Читать книгу "Информационные войны XXI века. "Мягкая сила" против атомной бомбы - Олег Матвейчев"

Кто-то скажет, но вот мол, в западной культуре испокон веку так: Зевс убил своего отца Крона. А Эдип убил своего отца. Про греческую мифологию – отдельный разговор, это продукт довольно поздний и продукт переноса общественных отношений на отношения богов, антропоморфизация их, которому предшествовало гипостазирование божественных сущностей, что было уже симптомом деградации, хотя в политическом плане это выглядело как расцвет. Но дальнейшее быстрое исчезновении Греции показывает нам, что духовно она была больна. С Эдипом вообще хороший пример. В трагедию всякий человек искусства, конечно, старается брать максимально острые сюжеты, которые должны поразить в самый мозг зрителя, всевозможную чернуху и мокруху, это вам любой журналист скажет и любой автор детективов. Поэтому Софокл когда пишет про Эдипа, берет максимально скандальный случай: убийство отца и сожительство с матерью. Это то, что максимально шокирует публику. И это еще говорит о том, что это способно было шокировать, а значит было в противоречии с господствующими нравами, хотя и изрядно подпорченными антропоморфической религией, которая распространилась за пару веков до этого. Идущий из древности закон почтения к родителям все больше и больше подвергался разрушению, что в итоге привело к падению Греции. И эту закономерность мы найдем везде в истории: забывание исторических корней, забвение истории, предков, триумф хамства непосредственно предшествуют порабощению или смерти общества или народа.

Есть такая легенда, очень похожая на правду. Дескать, в древние времена одно племя решило: а зачем нам кормить и таскать с собой стариков? Женщины тоже добычи не приносят, но все-таки рожают воинов, сидят с детьми, готовят еду, занимаются собирательством, дети – будущие воины и женщины, а старики зачем, они же чистые дармоеды, лишняя нагрузка на племя. И стариков убили. Через некоторое время племя вымерло: некому было рассказывать сказки, некому было передавать опыт веков, каждая крупица которого оплачена и потом, и слезами, и кровью предшествующих поколений. Впрочем, эта легенда придумана, скорее всего, уже в эпоху капитализма, в эпоху плана и расчета, когда куцая рациональность стала претендовать на роль решающего фактора, это всевозможные либерал-фашисты рассуждали по принципу: зачем кормить лишние рты, которые ничего не производят. Такой вопрос мог возникнуть в головах какого-нибудь утописта эпохи Просвещения, рисующего очередной общественный идеал рационального устройства. В древности люди и помыслить себе такого не могли, так как прекрасно знали, кто хранит традиции, и что значат для любого племени эти традиции. Почтение к прошлому распространялось даже на умерших предков, которые были хранителями и защитниками племени и шаманы общались с их духами. Мертвых зарывали под стены пещер (обычай хоронить мертвого под порогом дома или под печью сохранялся кое-где вплоть до XIX века), всякий входящий в жилище должен был приветствовать духа предков прислоняя открытую ладонь к стене пещеры или печи (печь аналог пещеры, пещера-печера), открытая ладонь, протянутая вверх сохранилась даже в христианстве на иконе «Знамение», называемой в народе «Вратарница». Мы знаем этот жест от фашистов, которые позаимствовали его у ультратрадиционалистов, молодежь говорит «кинуть зигу». У нас есть однокоренное слово – сягать, то есть метнуться или метнуть что-то вверх, корень сохранился в слове «присяга». Присягать – значит соединиться с духом предков, которые выступают залогом и гарантом данного слова. Честности данного слова.

Вот такие сюжеты, которые с разных сторон охватывают различные исторические процессы и демонстрируют то, что мы можем увидеть в истории. Они по-разному это прописывают, по-разному говорят, и дают понимание, что понималось под элитой, под аристократией, под ролью ее в обществе.

Я говорил час назад о признаках и о сущности элитарности, которые элиту делают элитой. Сейчас бы я хотел поговорить, какую роль она несет в государстве и государственном устройстве, как это обычно определяется и потом тоже какие-то исторические примеры привел бы.

Различные философы размышляли всегда на тему того, кто должен в государстве управлять, либо самый сильный, либо самый умный, либо самый богатый, либо еще кто-то. В свое время Аристотель, поскольку он был энциклопедист и систематик, решил создать теорию в политике, собственно, политика с греческого и переводится как государство, – он решил систематически вопрос этот исследовать. И так логично подошел, что управлять могут либо один, либо некоторые, либо все, поэтому мы имеем три формы государственного устройства. С одной стороны, это монархии разного рода – власть одного; это аристократия, то есть власть некой группы, тех самых лучших, элиты; и некая власть народа, граждан всех, которая тоже может каким-то образом осуществляться. Трем этим формам он поставил в соответствие три испорченные формы: вместо нормальной монархии и царской власти может быть тирания, вместо аристократии – олигархия, а вместо республики – охлократия, демократия. Последнее было отрицательным словом – власть хаоса, власть толпы, Майдан своего рода, полевые командиры и так далее. Они отличались друг от друга тем, что в хороших формах есть справедливость, а в других справедливости нет. Причем справедливость Аристотелем определялась как то, что некий данный человек заслуживает в соответствии с его миссией в рамках этого целого. То есть справедливость нарушается там, где человек получает сверх того, что он заслуживает что-то другое. Например, если человек ученый, то справедливо, что у него будет много книг, доступ к материалам, к соответствующей аппаратуре. Если человек занимается бизнесом – справедливо, чтобы у него был доступ к деньгам, ресурсам. Если человек занимается политикой, то у него доступ к СМИ, свобода слова, свои права и т. д. Если же почему-то богатый вместе с богатством получает политическую власть или еще другие вещи – вот тут нарушается справедливость, и вот этого быть не должно, то есть нужно четко иметь только то, что ты заслуживаешь. За балансом этих вещей в государстве нужно правильно следить, тогда государство будет нормальным. Но, несмотря на то, что Аристотель так красиво все систематизировал, показал, как различные формы переходят друг в друга, исследовал на примере различных государств: Спарта, Афин, и как у них менялись аристократия, олигархия. Он пытался вывести из этого какие-то закономерности. В одном городе было так, в другом по-другому, бывает много исторических случайностей, например, государство может развиваться и все в нем будет хорошо, а потом пришли какие-нибудь персы, его завоевали, и стало плохо, а это никаким внутренним закономерностям не подвержено. Но главное, что с Аристотеля пошли три традиции, каждая из которых тянула одеяло на себя. Мы можем наблюдать в истории до самого ХХ – ХХI века эти три традиции. Одна упорно отстаивает, что любое государство в скрытом виде или не в скрытом все равно управляется единовластно. Называем ли мы монарха президентом, генеральным секретарем, федеральным канцлером, фараоном – все равно существует этот человек, который принимает некое последнее решение и без него, без этого краеугольного камня государства не существует, без него оно посыплется. Мы, действительно, можем это наблюдать на примере всевозможных революций, когда свергается царь, какой бы он ни был хороший или плохой, государство рушится как все здание, будто оно стояло на этом маленьком камушке. То есть носителем суверенитета является именно этот человек. И не удивительно, что так случается. Свергли Николая II, думали, что будет демократия и республика в Российской империи, подумаешь, ведь всего один человек ушел, что организуют Временное правительство, есть Государственная дума, а потом – еще одна революция, и гражданская война, и 10 млн. жертв, и хаос, и непонятно что. Если брать современный пример, хотели убрать Каддафи в Ливии и заменить его хорошим человеком, а теперь оказывается, что и Ливии никакой нет, и разные государства вместо нее и они никак не управляются, полевые командиры, полное запустение и т. д. Оказывается, что монарх – это некий такой суверен, иногда даже формальный.