Читать книгу "Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать - Джон Рэйти"

«Я вряд ли когда-нибудь буду по-настоящему счастливым человеком. Сколько себя помню, постоянно грустила. Иногда я забываюсь и в такие моменты, наверное, могу даже показаться счастливой. Но как только начинаю думать, неприятные чувства возвращаются. Это не отчаяние. Я никогда не пыталась совершить самоубийство. Ничего подобного. Просто дело в том, что я никогда не чувствовала себя удовлетворенной — ни собой, ни жизнью, ни будущим. Это неравный бой. Кажется, я всегда считала, что жизнь просто не может быть другой: это одна большая череда разочарований, которые прерываются редкими проблесками радости».

Это описание вызывает в памяти ремарку Сэмюэла Джонсона[30], человека, в жизни которого можно найти достаточно свидетельств СДВ и депрессии. Он как-то заметил, что «жизнь — это путь не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде». Также он пишет: «В жизни надо вынести многое, и мало найдется поводов для радости». Еще говорил, что «наш мир кишит грехами и печалями».

Неутихающая грусть и безрадостность часто сопутствуют СДВ и иногда исчезают после успешного лечения синдрома. Это как убрать из глаза соринку: человек начинает видеть красоту там, где были какие-то неясные, размытые контуры. У людей, страдающих этим подтипом СДВ, отвлекаемость — неотъемлемая часть заболевания — мешает осознавать удовольствие, воспринимать порядок и чувствовать, что в жизни все может быть хорошо.

Процитированной выше пациентке даже не приходило в голову, что жизнь может измениться к лучшему. Если что-то шло на поправку, она просто этого не замечала и постоянно отвлекалась на какие-то сравнительно безобидные переживания, которые так сбивали ее, что она за деревьями не замечала леса. Чувство хронического разочарования было в равной степени порождением действительных неудач и неспособности замечать порядок и стабильность своего мира.

Мы не хотим сказать, что любая депрессия связана с СДВ. Это далеко не так. Однако существуют хронически безрадостные люди, у которых синдром дефицита внимания действительно есть, но они об этом не подозревают.

Здесь возможны два варианта. Первичное нарушение — неспособность уделять внимание — может привести к вторичной проблеме — депрессии, или обе болезни — СДВ и депрессия — сосуществуют и независимо развиваются из той же физиологической патологии.

СДВ с нарушениями обучаемости

Нарушения обучаемости причиняют боль не только из-за напряжения, которое вызывают в жизни человека, но и из-за ощущения оторванности от языка, мыслей, самовыражения, творчества, книг, слов, чувств и людей.

Можно сказать, что разнообразие нарушений — это еще и множество причудливых вариантов мышления. С одной стороны, ребенок с дислексией или СДВ может заикаться, запинаться и сбиваться с мысли, иногда терять связь с миром, книгой в руках, собеседником. Но, с другой стороны, он способен в неожиданном свете видеть мир. Он может заметить что-то новое и удивительное. Поэтому невероятно важно следить, чтобы «окна разума» у таких детей были чистыми, не допускать, чтобы на них появились грязные разводы стыда, несправедливой критики, пораженческого мышления, заниженной самооценки.

Позвольте рассказать вам историю о маленьком мальчике с выраженной фобией — страхом писать. Эту «выраженность» нашла у него психолог. «Карл явно боится писать, — говорится в ее отчете. — Я пришла к такому выводу на основе результатов психометрических тестов. Проективное тестирование также указывает на частичную неспособность подбирать слова в стрессовой обстановке, а также неполное высвобождение превербальных структур памяти при инициировании образов вспоминанием и импровизированной стимуляцией. Это приводит к относительному торможению способности формировать и выражать мысли письменно — иными словами, к тенденции избегать внешних напоминаний и стрессоров, связанных с процессом письма. На психодинамическом уровне эти неврологические факторы осложняются тем, что у Карла наблюдается раннее осознание внутренних конфликтов родителей. Он проявляет необычное для восьмилетнего мальчика понимание нереализованных литературных амбиций матери, равно как и смешанных чувств стыда и гордости отца по поводу определенных вербальных успехов в своей карьере, а именно популярности в качестве автора так называемых телевизионных ситкомов. Таким образом, неврологические и психодинамические факторы совокупно образуют в Карле интенсивную двойственность: он не может определиться, хочет или не хочет писать, должен или не должен, может или не может, что именно значит “писать”. Если эти проблемы не найдут своего разрешения, фобия по отношению к письму сохранится. Я рекомендую не вмешиваться в этот тонкий баланс, проявить уважение к оборонительной структуре Карла и подождать, пока вопросы разрешатся сами собой. Если этого не произойдет, крайне полезными могут быть занятия в ресурсной комнате».

Присцилла Вейл, моя знакомая и специалист по вопросам обучения, прочла все это и громко расхохоталась: «Что это вообще такое?» Она совершенно не поверила мнению и рекомендациям психолога и решила избрать другой подход. Присцилла сказала Карлу, что, даже если ему очень хочется писать, придется ограничиваться — три-пять листов блокнота в день. Затем она начала заниматься с ним всевозможными забавными проектами, которые подразумевали письменное выражение мыслей: игры, головоломки, загадки, списки желаний, письма кумирам. Очень скоро Карл стал просить листок побольше.

— Даже не знаю, — говорила Присцилла, поглаживая подбородок. — Тут еще много места, постарайся уложиться.

— Ну пожалуйста, миссис Вейл! — умолял Карл.

— Ну, если ты думаешь, что справишься…

— Справлюсь? Да я могу гораздо больше! — воскликнул Карл с гордостью.

Вскоре Карл начал писать больше, чем многие профессиональные писатели. «Фобия по отношению к письму» и ресурсная комната были забыты, и Карл с воодушевлением писал строку за строкой, даже не подозревая, что он «на это неспособен».

Думаю, отношения человека со словами зарождаются во многом как романтическая связь. Люди встречаются в самый неожиданный момент, в самом странном месте. Они могут столкнуться дождливым воскресным вечером в пустом зале прачечной или пересечься взглядами через весь зал посреди свадебного вальса. Они знакомятся и начинают отношения без каких-то планов. Затем может последовать и продолжительное ухаживание, и бурный роман. Они могут долго избегать друг друга — иногда это даже кажется фобией, как в случае с Карлом, или быстро слиться в страстном порыве, полюбить друг друга с первого взгляда. Кто-то вступает в своего рода эпистолярные отношения со словами, выражая чувства в строгой прозе и элегантных заметках, а кто-то пишет стихи. Кто-то штампует слова и показывает их миру, как объявления на столбе, а кто-то держит слова в запасе. Одни читают сбивчиво и раболепно, как нервный влюбленный, а другие, кажется, родились ораторами. Все мы относимся к языку по-своему, и он тоже по-разному дарит нам свою благосклонность. Язык невероятно прекрасен, бесконечно разнообразен и пронзителен, но он же вызывает отчаяние, смятение, истощает человека, не прощает ошибок.