Читать книгу "Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин"

Усмехнулась про себя: для какого-нибудь мальчишки, наверное, большая честь пить из одной плошки с царем. А мне-то… Зачем, кстати, я сказала ему, что вдова?

…Он отхлебнул сикеры и передал ей плошку, не отрывая взгляда от лица корчмарки. Садэрат не выделялась ничем особенным: не худа и не полна, не высока, но и не коротышка, не юна, но и не старуха, солнечных кругов ей, должно быть, двадцать шесть или двадцать семь. Кожа ее светла, почти бела. Светло-карие глаза. Насмешливые ямочки на щеках. Над головой — шар из вьющихся черных волос. Вот, пожалуй, чего нет у других женщин: никто не умеет так ладно укладывать шар… Садэрат ловка и быстра в движениях. Ходит как легкий ветер. Бал-Гаммаст почуял в ней каким-то необъяснимым навыком простой и хваткой мужской души неизбежное да. Да. Конечно да.

Она тоже отхлебнула и вернула ему плошку. Только сейчас Садэрат решилась посмотреть на него по-женски. Смуглая кожа. Хорошая кожа, еще нежная, не обветренная, как у солдат, и оттенок этот светлый всегда ей нравился. Руки — сильные, мускулистые, на ладонях мозоли. Так бывает в знатных домах Баб-Аллона: ладони у молодых людей от упражнений с оружием и тяжестью грубеют пуще, чем у земледельцев от плуга. Невысокий. Ровно с нее ростом — это Садэрат заметила, еще когда все они входили в корчму. Лицо удлиненное, прямой, аккуратный такой нос, у простых людей подобных носов не бывает. Высокий чистый лоб. Тонкие губы сжаты в упрямую ровную складку. Прямые черные волосы почти до плеч — ухоженные, блестящие, потому что иначе не может быть во Дворце, но сейчас — разбросанные до состояния совершеннейшего беспорядка, потому что иначе не бывает у юноши его возраста. Глаза большие, желтые, чуть ли не золотые… то ли ласковые, то ли наглые, как у кота. Здравствуй, кисонька, не желаешь ли сливок вместо сикеры? Скажи м-р-р-р-р-р… Ох, Боже мой. Какие у него ресницы! Длинные, как у девушки. Какие ресницы! С тех пор как милый Алаган, гостя у родни, утонул во время дурного паводка, она ни с кем не бывала близка. Память его была дорога Садэрат. Творец, суди его ласково! Конечно, иногда проверяла свою женскую силу: пойдут ли к ней, ежели когда-нибудь понадобится? Выходило — пойдут. Но ни разу не доводила до конца. Три с половиной солнечных круга прошло и еще месяц, а она все никак не может вынуть Алаганову тень из сердца. Да и не хочет. Не получалось у нее — любить легко и забывать легко. Но к этому… царю… ее потянуло. Может быть, если бы ее долго уговаривали, она бы и согласилась… ненадолго… попробовать, как это бывает… когда легко. И ведь есть древний закон: ночь с царем никакой женщине не может быть поставлена в вину… даже ребенок… если случайно… не будет считаться незаконным. Но нет, Ни за что не соглашаться. Нет. С мальчишкой? Нет. Нет, конечно,

Бал-Гаммаст все не отводил глаз.

Она не выдержала игры взглядов и подмигнула ему…

…Ночь 5-го дня месяца аярта 2509-го солнечного круга от Сотворения мира неотвратимо катилась к утру. На улицах великого города стоял самый негостеприимный час, час воров, волков и колдунов. Царь и корчмарка отдыхали, обнявшись. Она знала, что до утра сумеет еще раз вызвать в нем щедрое буйство. Он переживал восхищение и медленно, несуетливо целовал пальцы у нее на руках. Один за другим.

Чуть погодя Бал-Гаммаст заметил слезы на щеках Садэрат.

— Саддэ, ты плачешь?

— Нет.

— Тогда почему мои губы чувствуют соль на твоих щеках?

— Отстань, Балле.

— Ну же, Саддэ. Скажи мне.

Он принялся целовать ей глаза, а когда кто-нибудь целует вам глаза, плакать очень неудобна Корчмарка смирилась с тем, что вволю поплакать ей не дадут. Ладно.

— Как жаль, Балле. Царю положено жениться на дочерях реддэм или на дочерях шарт. В крайнем случае на какой-нибудь знатной иноземке, чтобы с тамошними иноземцами был мир. Вот так-то. А я кто? Дочь солдата, которого отставили по выслуге лет, и женщины из квартала храмовых медников… Я не из рода какого-нибудь энси, или эбиха, или судьи… Я тебя люблю, Балле. Мне жалко, что женой твоей мне не бывать. Я тебя очень люблю. Я тебя и так буду любить, Балле. Но сейчас мне грустна…

— Ну почему же? Я читал, что царь Дорт V Холодный Ветер был женат как раз на корчмарке. Царь Маддан II — на женщине из общины земледельцев под Кишем. А царь Кан II Хитрец, мой прадедушка, женился на дочери отставного солдата. Как видишь…

— Тебе и жениться-то рано по закону. Нет еще пятнадцати кругов… Да-а? Дорт Холодный Ве-етер? — Тут наконец она его услышала. — А я и не зна-ала…

— Жениться мне можно будет через полтора месяца. В двадцатый день месяца симана мне будет ровно пятнадцать кругов. С этого дня мне дается два солнечных круга» чтобы выбрать себе жену по вкусу. Надо будет переговорить с первосвященником. Он добр, он нам поможет. И брат не будет против. Вот только матушка… Кое-кто из эбихов и советников поддержит… — Бал-Гаммаст углубился в обдумывание вопроса как.

— Они не разрешат тебе, не разрешат. И жену бы надо тебе помоложе… — бормотала Садэрат, пугаясь самой мысли: «А может быть все-таки? А?»

— Так-так. Я знаю, многие хотели бы сделать свою дочь царицей. Наверное, придется спрятать тебя на месяц-два где-нибудь на открытой земле. Не бойся, я найду надежное место. Да. Надо будет тебя спрятать от них, иначе неровен час… — Он подсчитывал возможности, искал союзников, прикидывал, кого послать с нею за городскую стену, потому что оставить ее без охраны — неблагоразумно…

Наконец он споткнулся мыслями, заметив на лице Садэрат печальную улыбку. Когда-то ему хотелось, чтобы так на него смотрела мать… Корчмарка взяла его ладонь и поцеловала ее.

— Нет, мой мальчик. Нет, Балле. Нет, мой любимый. Я не стану твоей женой.

— Почему, Саддэ?

А маска печальной любви не сходила с ее лица.

— Почему же, Саддэ?

Она могла бы ответить Бал-Гаммасту, что он ни разу не решился назвать ее любимой, что он не спросил, желает ли она сама стать его женой, что через пятнадцать солнечных кругов ей будет сорок пять, а ему всего лишь двадцать девять, к тому же он мужчина… Все это — правда и неправда одновременно. Если б только это, она все равно соединилась бы с ним без колебаний. Ее женская душа, чуткая к странным и почти нечитаемым знакам, которые оставляет для каждого человека судьба, идущая на шаг впереди, предупреждала: мэ ее любимого иная, и с ним не бывать ни покою, ни легкости; сам он когда-нибудь замучается утешать ее; и жена ему, по правде сказать, нужна бы совсем другая. Тоже выходило — и правда, и неправда… Что ж, все равно решилась бы Садэрат. Взяла бы сколько можно ярких красок от их любви, а потом любила бы детей от него… и стала бы ему второй матерью. Простила бы ему как-нибудь всех тех, кого он заведет после нее. Наверное, простила бы. Ведь заведет — нет сомнений. Но отказала Садэрат по иной причине. Есть вещи, которые для мужчины — мелочь мелочью, да и женщина, возьмись она вслух рассуждать о них, никогда не признает, насколько они важны для нее. Как признаться, что какая-нибудь воздушная тень из прошлого оказалась дороже всего мира с его красотами, самой несбыточной любви и твердо обещанного благополучия? Как?