Читать книгу "Трансатлантика - Колум Маккэнн"

– Мама сказала.

– Я оказался чудовищно забывчив.

– Оно же перелетело океан, мистер Браун.

– Что правда, то правда.

Она опять сменила ракурс, слегка подвинула Брауна на стуле.

– Зеленый, кстати.

– Что?

– Ковер. Зеленый был ковер. В «Кокрейне». Он расхохотался, запрокинув голову.

– Поклясться бы мог, что красный.

И тут теннисный мячик выстрелил высоко в воздух и приземлился в розовые кусты у него за спиной.

– Осторожнее! – крикнул Браун сыну.

Пересек веранду, взобрался на парапет. Тростью выгнал белый мячик из зарослей роз. Получилось не сразу. К мячу прилип листик.

Браун шагнул с парапета, выгнул спину и с неожиданной сноровкой запустил мячик в небо. Лотти сняла посреди броска; листик летел следом.

– Готово, – сказала Лотти.

За полдень они сели обедать на веранде: Браун, Эмили, Лотти, Эмброуз, Кэтлин и Бастер. Груды бутербродов; корки аккуратно отрезаны. Кекс из темного теста. Расшитая чайная баба согревала чайник.

Эмили не удивилась, уловив запашок виски от Брауна. Так вот зачем он выходил из гостиной. Вот отчего так непринужденно позировал перед камерой. Ну а почему нет? Он заслуживает новизны ощущений, решила она.

Увидела, как он склонился к Эмброузу, коснулся его рукава:

– А как дела в большом мире? В Лондоне?

– Великолепно, сэр, – отвечал Эмброуз.

– Ничего себе у вас боевое задание. Возить прекрасных дам.

– Да, сэр.

– Вы ирландец?

– Северная Ирландия, сэр.

– Превосходно. Люблю ирландцев.

Эмброуз на миг растерялся, смолчал. Браун откинулся на спинку стула, кивнул, уставился вдаль. Приоткрылась пола пиджака. Эмили заметила глазок серебристой фляги. Кэтлин положила руку Брауну на локоть – хотела удержать, не отпустить с земли, будто навеселе он мог и взлететь. Он опять кивнул – мол, да, милая, но ты уж мне разреши, всего разок.

Дневной свет облизывал подступы к веранде. Под конец обеда Бастер ускакал на теннисный корт. Вернулся с тремя ракетками и белым мячиком.

– Поиграйте со мной, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

Лотти и Эмброуз переглянулись, встали из-за стола, взяли мальчика за руки, вместе зашагали по лужайке.

– Ах вот оно что, – сказал Браун.

Эмили сидела в садовом кресле, наблюдала. Сетку починили и натянули. Дочь почеканила мячик на ракетке, послала через сетку Эмброузу. На солнце мячик брызнул мелкой моросью.

К их отъезду Браун уснул. Устроился в шезлонге, натянув одеяло по самую шею. По каменному парапету зелено ползла гусеница. Веки Брауна затрепетали. Эмили коснулась его руки, пожала ему пальцы. Он вздрогнул всем телом, будто вот-вот проснется, но затем повернулся на бок и утомленно фыркнул губами.

Эмили отступила. Понимала, что про алкоголь в статье не обмолвится. Нет нужды. Нет смысла. Нет, она хочет вспомнить его в воздухе, меж облачными слоями. Наделить его древним достоинством. Услышать, как он гикает, пролетая над деревьями.

Она поправила одеяло у него под подбородком. Ее пальцев коснулось его неглубокое дыхание. Бреясь, он кое-где пропускал волоски. Эмили выпрямилась, пожала руку Кэтлин:

– Спасибо, что приняли нас.

– Всегда вам рады.

– Ваш муж – прекрасный человек.

– Он просто устал, – сказала Кэтлин.

Эмброуз покрутил рукоять на авто, завелся. Машина тихонько двинулась. Миновали поворот под каштанами. В Лондон, предупредил Эмброуз, путь долгий.

Эмили обернулась; Кэтлин с Бастером стояли на крыльце. Кэтлин обвивала сына руками, подбородком упиралась ему в макушку. Под колесами хрустел гравий.

Деревья клонились к дороге. Толкали друг друга ветки. Ветерок встряхнул листву. Бастер вырвался, Кэтлин ушла, исчезла в доме.

Много часов спустя, проснувшись – в машине, в сгущающихся сумерках, – Эмили не удивилась, увидев, что дочь спит, положив голову Эмброузу на плечо. Словно заполнила собой контуры уже вырезанного для нее силуэта. Ее волосы разметались по его лацкану.

Эмброуз крепко держал руль, машину вел как можно осторожнее, чтобы не потревожить Лотти.

Спустя четыре месяца они поженились. Свадьба проходила в Белфасте, в протестантской церкви неподалеку от Антрим-роуд. Стоял сентябрь, но день прилетел на фалдах лета. Полоскалась зеленая листва. Воздух баламутила стая скворцов.

Эмили и Лотти прибыли в белом авто – ленты упруго развевались на ветру. Вошли в черные чугунные ворота. Эмили держала краешек дочериной фаты. На миг даже забыла про трость. Артрит почти не давал о себе знать. Эмили ступила под сень церкви, в сумрак. Скамьи забиты битком. Темные костюмы, прихотливые шляпки. Молодые люди в летной форме. Девушки в модных длинных платьях. Старухи стратегически запасли платочки в рукавах. Семейство Эмброуза владело фабрикой, выпускавшей авиационную парусину. Пришло немало работников. Суровые мужчины в серых костюмах, кепки по карманам. Букеты от «Шорт Бразерс»[54], от «Виккерс», один – в форме планера «Веллингтон». Эмили сидела в первом ряду, бросалась в глаза своей одинокостью, но ей было все равно; молодой викарий приступил к службе, воздев руки, точно с земли заводил аэроплан на посадку. Эмили уж сколько лет не бывала в церкви. Разворачивалась служба; Эмили внимательно слушала. Наслаждалась музыкой северного акцента.

Пара зашагала по проходу как сквозь строй. Эмброуза всеобщая суета смущала. Краснели щеки под серым цилиндром. Лотти надела туфли без каблуков, чтобы не возвышаться над женихом. Снаружи их засыпало белым дождем конфетти. На ступенях церкви новобрачные поцеловались.

Потом, в гостинице, Эмили вывели в садик. Отец Эмброуза вынес ей кресло. Она сидела в квадрате солнечного света, положив трость поперек колен. На лужайке стояли ледяные скульптуры. Вокруг Эмили медленно таял день. Резкое ржание лошадей, взнузданных на заре в Миссури. Материно пальто умято ветром. Отцовские ресницы склеились и замерзли. Ледяной осколок. Буря в прерии. До чего странно: жизнь так просторна, но возвращается к мелочам детства. Лотти в коридорах гостиницы «Кокрейн». Шагает по Пейтон-стрит – новенькая в средней школе Принца Уэльского. День, когда Лотти впервые увидела фотоаппарат, «графлекс» с объективом на гармошке. И как в Уимблдоне, каких-то четыре месяца назад, они сидели на Центральном корте, мать и дочь, смотрели четвертьфинал, и Лотти повернулась к ней, сказала то, что Эмили знала и так. Как тонко влюбленные чувствуют переломный момент. Кривая мира Лотти сдвинулась. Она остается здесь. Она влюбилась. Эмили пережила минуту ликования, которое затем обернулось ревностью, а та вновь сменилась завороженным восторгом пред этим поворотом вселенной. Что такое, в сущности, жизнь? Стеллаж, где случаи по полочкам. Криво напиханы друг над другом. Длинные зубья ледовой пилы обжигают искрами глыбу холода. Точишь лезвия, выравниваешь, вставляешь в рукояти. Нажимаешь, режешь. На миг в воздухе вспыхивает уголек.