Читать книгу "Западня - Мелани Раабе"

Если твое имя прочитать наоборот, получится Аднил, какой-то Адольф или Заднил, только ты не злись, как обычно, это же просто шутка, Аднил-Заднил, ха-ха-ха.

Святая Анна.

Да, я ненавидела свою сестру. Такова правда. Такова моя жизнь. И я не хочу об этом думать. Я вообще ни о чем не хочу думать. Ни о полиции, которая не появляется, хотя уже давно должна появиться, ни о родителях, ни о Викторе Ленцене, ни о своих мрачных мыслях.

Протягиваю руку, выдвигаю ящик ночного столика, достаю банку с таблетками, большую банку с таблетками из Америки, хорошая все-таки штука – интернет, вытряхиваю несколько таблеток на ладонь, запиваю застоявшейся водой из стакана, которая на вкус отдает пластмассой, с отвращением глотаю и вдруг чувствую, что хочу есть, желудок бунтует, желудок полон таблетками, сворачиваюсь в позу зародыша и, сжавшись, жду, когда желудок смирится. Спать, только спать. Завтра будет новый день. А может – если повезет, – и не будет. Желудок сжат, как кулак, рот полон солоноватой слюны, невольно смеюсь, вспоминая о той луже страха, желчи и яда, которую оставил Виктор Ленцен на полу моей столовой и которую я так и не убрала, сильно кружится голова. Зажимаю рукой рот, слезаю с кровати, ковыляю к двери, Буковски смотрит, видит, что ничем не может помочь, предоставляет самой себе, пошатываясь, добираюсь до ванной и успеваю нагнуться над раковиной как раз в тот момент, когда из меня извергается поток страха, желчи и таблеток. Открываю кран, жду, еще раз наклоняюсь над раковиной, я вспотела, мне холодно.

Стою перед зеркалом, рассматриваю свое лицо. На меня смотрит незнакомая женщина. Хмурюсь, замечаю складку посередине лба, похожую на трещину, и понимаю, что это не мое лицо, это глиняная маска. Поднимаю брови, на маске появляются новые трещины, они ветвятся, испугавшись, прижимаю к лицу ладони, пытаясь удержать черепки, чтобы не упали на пол и не разбились, но поздно, я уже запустила процесс, который невозможно остановить. Опускаю руки. Лицо с грохотом осыпается на пол, и в зеркале не остается ничего – пустота.

Я сумасшедшая?

Нет, я не сумасшедшая.

Откуда человек может знать, что он не сумасшедший?

Просто знает, и все.

Откуда человек может знать, что он сумасшедший?

Просто знает, и все.

Но если человек сумасшедший – как он может что-то знать? Как он может быть в чем-нибудь уверен?

Прислушиваюсь к спору двух голосов в своей голове и не знаю, который из них теперь прав.

Снова лежу в кровати, совершенно неподвижно, а мысли продолжают метаться. Мне страшно. Мне холодно.

И вот в голове возникает какой-то звук, гул, нет, грохот, он растет, исчезает, начинается снова, пульсирует, сильный и страшный, все громче, громче, громче, зажимаю ладонями уши, с трудом перевожу дух, опускаю руки и понимаю, что это я так слышу тишину. Это все, что осталось после дня, который все должен был решить. Тишина. Сажусь, слушаю ее, но вот она начинает стихать, умолкает. Больше ничего не осталось. Только холод в ночи. Все глухо кругом, сердце бьется медленно, вяло, словно уже разуверилось, что этот сизифов труд имеет какой-то смысл, дыхание ровное, кровь течет медленно и устало, и мысли мои успокоились, почти. Не думаю ни о чем, только о паре прекрасных разного цвета глаз.

И тут вдруг сажусь, и в руке уже телефон, и не помню, чтобы я принимала какое-то определенное решение, но уже набираю номер.

Сердце бешено колотится, дыхание частое, мысли скачут, перебивая друг друга, а я, наконец, звоню, наконец, делаю то, на что не решалась все эти двенадцать лет. Я помню этот номер наизусть, я так часто набирала его и потом сбрасывала – десятки, сотни раз. Первый длинный гудок выдерживаю с трудом, почти рефлекторно пытаюсь дать отбой, но принуждаю себя терпеть. Второй гудок, третий, четвертый, почти с облегчением думаю, что не возьмет, и тут он снимает трубку.

25. Йонас

Мобильник Йонаса Вебера завибрировал в третий раз за последние полчаса. Он достал его из кармана, посмотрел на дисплей, увидел, что звонит Софи, и обругал себя за то, что дал ей номер своего мобильного телефона. Немного поколебавшись, он все-таки ответил.

– Вебер слушает.

– Это Софи Петерс. Мне непременно нужно с вами поговорить.

– Софи, понимаете, мне сейчас не совсем удобно, – сказал он и почувствовал на себе взгляды Антонии Буг и Фолькера Циммера, как только произнес это имя. – Давайте я вам перезвоню.

– Но это правда срочно, и правда очень, очень важно.

– Хорошо. Подождите секунду.

Что-то в ее голосе насторожило Йонаса. Он звучал странно. Немножко маниакально.

Он бросил на коллег виноватый взгляд и покинул место преступления, на которое их только что вызывали, с облегчением, даже радостью, вышел за дверь.

– Слушаю вас, я ненадолго вышел, – сказал он.

– У вас там совещание или что-то в этом роде?

– Что-то в этом роде.

– Извините. Я тут в музее. Увидела картину Ван Гога «Подсолнухи». И тут… Помните, я вам говорила, что это должен быть какой-то незнакомец? Потому что никто из знакомых никогда не причинил бы Бритте никакого вреда? И вы сказали, что я представляю Бритту каким-то ангелом. Она и была такой, понимаете? Она была своего рода ангелом.

– Софи, говорите, пожалуйста, медленнее, я не поспеваю за вами.

Он услышал нервное дыхание в трубке.

– Я заметила, что в квартире Бритты было что-то не так, что-то неправильное. Я вам еще об этом говорила, помните? Что злодей что-то оставил на месте преступления, ну, как серийные убийцы в кино. Было что-то не так, но я не могла понять, что. А теперь, только что, я поняла!

Слова ее лились сплошным потоком, без пауз, она задыхалась от волнения.

– Успокойтесь, Софи, – терпеливо сказал Йонас. – Сделайте глубокий вдох. Хорошо. Продолжайте.

– Я тогда говорила, что это, скорее всего, серийный убийца, псих, а вы сказали, что серийных убийц почти не бывает, что они встречаются очень редко, что большинство преступлений совершают любовники и все такое.

– Софи, я все прекрасно помню. Так что вы поняли?

– И вы говорили, что это не может быть серийный убийца, хотя бы потому, что нет никакой серии, нет похожих случаев. А что, если Бритта – начало? Начало серии? Что, если он продолжит?

Йонас молчал.

– Йонас, вы слышите меня?

– Слышу.

Она говорила сумбурно, но он понимал, что ей надо просто выговориться и останавливать ее бесполезно.

– Ладно. Как я сказала, я была в музее. И стояла перед «Подсолнухами» Ван Гога. Помните, я вам говорила, что в квартире Бритты было что-то не так? Теперь я знаю что. Удивительно, почему я сразу не сообразила, просто какая-то блокировка сознания. Возможно, потому, что это было слишком очевидно, слишком бросалось в глаза, а я мысленно искала чего-то скрытого, тайного. Черт, но я же чувствовала, чувствовала!