Читать книгу "Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер"

— Все это как-то странно.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Знаю. Дурацкая история получилась. Беда в том, что в Америке мы с Уорреном всегда на виду. Все началось с нашей матери. Это совершенно необычная женщина, по крайней мере Уоррен так считает. У отца была сеть гаражей в Филадельфии. Дело небольшое, но денег всегда было с избытком, а мы росли милыми ребятишками. Если бы все шло хорошо, дело, наверное, закончилось бы тем, что мы бы благополучно женились и вышли замуж за таких же, как мы, славных ребятишек — соседей по улице, и жили бы себе да поживали. Но отец умер. Все случилось совершенно внезапно. Он попал под молоковоз рядом со своей конторой. Все изменилось. Старая история. Мы тратили слишком много денег. Все было заложено, дом, гаражи, страховые полисы — все. Жить было практически не на что.

Когда это произошло, Уоррен был студентом колледжа, и то немногое, что у нас осталось, мать предназначала для оплаты его обучения. Он, разумеется, восстал. Хотел показать себя мужчиной, хотел работать, содержать семью. «Что ж, попробуй», — согласилась мать. Но во время депрессии не так-то просто найти работу, и ничего у него не получилось. Мать велела ему вернуться в колледж, и Уоррен повиновался. — Мэри улыбнулась. — Не надо винить его. Вы ведь не знаете нашу мать.

В общем, все мы отправились в Вашингтон. Там у матери, по ее словам, жил старый друг, который мог нам помочь. Мне тогда было всего восемнадцать, а в жизни я разбиралась, как десятилетнее дитя. Но и того хватило, чтобы увидеть: старый друг — это не просто старый друг. Во-первых, он — в отличие от большинства старых друзей — по-настоящему большая шишка, а во-вторых, он явно был неравнодушен к нашей матери. Через шесть месяцев они поженились.

Она насупилась.

— Вот тут-то все и пошло по-другому. До того имя Скелтона появилось в газете лишь однажды, когда погиб отец. Местное издание посвятило ему шестистрочный некролог. Теперь же мы оказались на виду. Отчим, человек вообще-то очень славный и искренний, был одним из тех людей в Вашингтоне, которые всегда знают следующий шаг правительства Соединенных Штатов. Газеты то и дело сообщают, что он думает по такому-то поводу. Возвращаясь с очередной конференции, он всегда должен следить за выражением своего лица. Если он выглядит мрачно, шакалы-газетчики объявят, что конференция провалилась. Возможно, у него просто нелады с желудком, но они ведь этого не знают, потому он должен улыбаться во весь рот. Он всегда улыбается. Естественно, с таким отчимом мы всегда на авансцене. Нас все время фотографируют. Если я меняю прическу, об этом пишут все дамские журналы. Уоррена тоже постоянно фотографируют. Главным образом в шлеме для игры в поло. Помню, нас это немало забавляло.

Мать заняла командные позиции, едва раздался стартовый выстрел пистолета. И держится она великолепно. Я всегда чувствую себя рядом с ней последней дурочкой. Командует она мною и Уорреном просто очаровательно. Да она, собственно, всеми командует, включая отчима, и делает это так, что даже не замечаешь, как тобою командуют. Просто делаешь человеку, то есть матери, приятное, а она всегда тебе очень, очень благодарна.

Позади послышались шаги: это Ру и мадемуазель Мартен вышли из столовой и спустились по лестнице. Мэри настороженно посмотрела на них.

— Надо закругляться. Уоррен может появиться с минуты на минуту. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Я сказала, что мать командовала, а мы всегда делали, что нам велят. Ну а теперь это не так. Впервые в жизни нам хватило решимости встать поперек.

Случилось это вот как. Около шести месяцев назад мать вызвала меня на откровенный, как она выразилась, разговор. Если не вдаваться в подробности, она объявила, что нашла мне жениха. Его зовут Куртис, он принадлежит к очень видной семье, у него полно денег, и он весьма привлекателен. Знаю, говорит, что он тебе нравится, и кстати, это чистая правда; в общем, она будет счастлива, если мы поженимся. Куртису, по словам его матери, такая перспектива очень по душе. Что скажешь?

По чести говоря, на этот вопрос у меня не было ответа. Куртис всегда казался мне компанейским малым, безобидным, славным молодым человеком, из тех, что имеют непыльную работу в государственном учреждении, фланируют по Вашингтону и умеют поддержать приятную беседу. Не мачо, но добросердечный, милый паренек. Отчиму эта затея тоже пришлась по душе. Он всегда так занят, что только дивиться приходится, как это у него нашлось время жениться на матери; тем не менее он выкроил минуту сказать, что я делаю хорошую партию. Я подумала, что это очень мило с его стороны.

Вы, должно быть, считаете, что глупо с моей стороны было вот так, с ходу, соглашаться. Но повторяю, вы не знаете моей матери. И не знаете Вашингтона. Там считается, что девушкам следует выбрать себе жениха и выйти за него. Иначе люди сочтут, что с ними что-то не так. Ну вот, настал и мой черед, и, в конце концов, не важно, кто выбирает жениха — я сама или мать. Заметьте, тогда я думала не совсем так. Мать — исключительно умная женщина. Она умеет заставить вас сделать так, как ей хочется, и при этом вы будете думать, что сами всегда хотели поступить именно так, а она настоящий ангел, что сумела вас поддержать. Я даже вбила себе в голову, что влюблена в Куртиса. Полагаю, что так и бывает, когда никого еще по-настоящему не любила. А он впрямь казался очень приятным молодым человеком. Мы все время проводили вместе, куда только не ездили, потом пышно отметили помолвку, и я думала, что все идет как надо. И тут последовал удар.

Мэри отвела взгляд в сторону.

— Примерно за три недели до свадьбы я кое-что узнала насчет Куртиса. Вернее, не я, а Уоррен. Мне-то даже на это ума не хватило. В общем, выяснилось, что Куртис не так уж приятен, как выглядит, совсем-совсем не так, более того — он настолько гадок, что и слов нет. Не буду утомлять вас подробностями, поверьте, они тошнотворны, настолько тошнотворны, что мне до сих пор стыдно, до сих пор не по себе. И кажется, все об этом знали, все, кроме Уоррена и меня, а наша помолвка сделалась в Вашингтоне притчей во языцех. Более того, матери с отчимом тоже все было известно.

Ну, мы с Уорреном закатили им скандал. Они выразили полное сочувствие. Но когда я заявила, что, естественно, все отменяется, у них вытянулись лица. Отчим увел Уоррена, а мать провела со мной еще один откровенный разговор. Только на сей раз она была несколько более откровенна. Твой долг, сказала она, стать на сторону Куртиса и сделать из него мужчину. Я ему нужна. Это моя обязанность. Это не подействовало, и тогда мать сказала, что иногда всем приходится делать неприятные вещи, вот она, например, вышла замуж за отчима только ради меня и Уоррена, и теперь моя очередь принести взамен эту маленькую жертву. Она думала, что мне самой все давно известно про Куртиса, и теперь у меня нет права вести себя подобным образом. Но я продолжала стоять на своем, и тут мать впервые на моей памяти потеряла самообладание. Вот теперь она была полностью откровенна. Я должна была выйти за Куртиса, и дело заключалось вовсе не в том, что я должна сделать из него мужчину. Суть состояла в том, что по каким-то там политическим соображениям отчиму нужно было иметь отца Куртиса в кармане. А если я все поломаю, не только этот, столь тщательно продуманный и важный план пойдет к чертям, но и старик Куртис, весьма чувствительно относящийся к милым маленьким шалостям своего сына, обозлится и пошлет к чертям отчима.