Читать книгу "Нежная добыча - Пол Боулз"

Вот так, не зная пути в Тессалит, почти без воды и пищи, он пустился вперед, время от времени поднося руку к лицу и смахивая слезы.

Два, три часа он ехал так, не замечая, куда идет мегари. Вдруг он выпрямился, шепотом проклял себя и с бешенством развернул животное. Сейчас его дядья могли уже сидеть в лагере вместе с мунгари, разводить огонь, готовить мечуи, с грустью удивляясь, почему племянник их бросил. Или кто-нибудь уже отправился его искать. Его поступку не было оправдания — все случилось из-за позорного страха. Чем больше Дрисс думал об этом, тем больше росла его злость на самого себя: он повел себя непростительно. Полдень уже миновал; солнце было на западе. Он вернется поздно. При мысли о неизбежных упреках и насмешках, которыми его встретят, он почувствовал, как лицо вспыхнуло от стыда, и яростно заколотил по бокам верблюда.

Еще задолго до стоянки он услышал пение. Это его удивило. Он остановился и прислушался: пели слишком далеко, чтобы узнать голос, но Дрисс был уверен, что это мунгари. Он обогнул холм и добрался до того места, откуда были видны все верблюды. Песня прекратилась, оставив по себе тишину. Некоторые тюки уже снова навьючили на верблюдов, готовых в дорогу. Солнце висело низко, тени от камней стлались далеко по земле. Не заметно, что добыли какую-то дичь. Дрисс позвал, готовясь спешиться. Почти в тот же миг вблизи хлопнул выстрел, и пуля прошелестела над головой. Дрисс схватил ружье. Еще выстрел, резкая боль в руке, и ружье выскользнуло на землю.

Он немного посидел, схватившись за руку, ошеломленный. Потом быстро спрыгнул и съежился между камней, здоровой рукой пытаясь дотянуться до ружья. Когда же он его наконец коснулся, раздался третий выстрел, и в поднявшемся облачке пыли ружье придвинулось к нему еще на несколько дюймов. Он отдернул руку и посмотрел: кисть потемнела, по пальцам стекала кровь. В этот миг мунгари прыгнул на него через пустоту меж ними. Дрисс не успел вскочить — человек навалился на него и дулом своего ружья снова толкнул на землю. Сверху разлеглось безмятежное небо. Мунгари презрительно покосился на него. Он сел верхом на распростертого юношу, сунул дуло ему под самый подбородок и шепнул:

— Пес филали!

Дрисс смотрел на него с каким-то любопытством. Мунгари его одолел; оставалось только ждать. Он посмотрел на это лицо в солнечном сиянии и увидел там странную силу. Он знал такую гримасу: она появляется от гашиша. Его душные испарения могут любого увести очень далеко — туда, где исчезает смысл. Чтобы не смотреть на это зловещее лицо, Дрисс завращал глазами. Кругом — только блекнущее небо. Ружьем ему передавило горло. Он прошептал:

— Где мои дядья?

Мунгари надавил ружьем на горло сильнее, склонился ближе и вдруг резким движением сорвал его seriouelles[30], так что теперь юноша лежал голый ниже пояса, ерзая на холодных камнях.

Затем мунгари достал веревку и связал ему ноги. Подвинувшись на два шага к голове, резко развернулся и ткнул ему дулом в пупок. Свободной рукой накинул оставшееся платье юноше на голову и связал ему руки. Концы веревки он обрезал старым бритвенным лезвием. Все это время Дрисс звал своих дядьев по имени — громко, сначала одного, потом другого.

Мужчина выпрямился и посмотрел на молодое тело, лежавшее на камнях. Он провел пальцем по лезвию; им овладело приятное возбуждение. Он шагнул ближе, и взор его застыл на мужском достоинстве юноши. Не вполне сознавая, что делает, он взял это в одну руку, а другой резко дернул вниз — как жнец с серпом. Отрезалось сразу же. Осталась лишь круглая, темная дыра в коже; какой-то миг он смотрел пустыми глазами. Дрисс визжал. Все его мышцы напряглись, ходили ходуном.

Мунгари медленно улыбнулся, оскалив зубы. Опустил руку на твердый живот юноши, разгладил кожу. Затем сделал небольшой вертикальный надрез и обеими руками тщательно заправил туда отпавший член, пока тот не исчез.

Пока он чистил руки песком, один из верблюдов вдруг гортанно взревел. Мунгари вскочил и развернулся на звук, воздев повыше лезвие. Затем, устыдившись своего малодушия и чувствуя, как Дрисс наблюдает и смеется над ним (хотя тот ничего не видел от боли), он пинками перевернул его на живот, и юноша конвульсивно задергался. Мунгари понаблюдал за корчами, и его посетила новая мысль. Было бы приятно совершить крайнее бесчестье над юным филала. Он бросился на него сверху; и на сей раз шумно, в свое удовольствие, предался наслаждению. В конце концов он уснул.

А на рассвете проснулся и потянулся за бритвой, лежавшей рядом на земле. Дрисс тихо стонал. Мунгари перевернул его на спину и долго водил лезвием по шее, пока не убедился, что горло перерезано. После чего встал, отошел и принялся снаряжать верблюдов в дорогу, заканчивая то, что начал накануне. Потом долго тащил тело к подножию холма и прятал его там среди камней.

Для того, чтобы довезти товар филала в Тессалит (в Таудени он бы не нашел покупателей), пришлось взять их мегара. Добрался он туда только дней через пятьдесят. Тессалит — маленький городок. Когда мунгари стал показывать свои кожи, старик филала, живший там, — люди звали его Эш-Шибани, — узнал о нем. Он явился прицениваться к шкурам как покупатель, и мунгари неразумно позволил ему на них посмотреть. Филалинскую кожу отличишь сразу, и только филала скупают и продают ее в больших количествах. Эш-Шибани понял, что мунгари завладел ею незаконно, однако ничего не сказал. Когда спустя несколько дней из Табельбалы пришел новый караван, и друзья стали расспрашивать о троих филала, обеспокоившись, что они здесь так и не появились, старик отправился в Трибунал. Он не без труда отыскал там француза, который пожелал его выслушать. На следующий день комендант и еще двое нанесли мунгари визит. Его спросили, откуда у него три лишних мегара, еще нерасседланных, со сбруей и пожитками филала; ответы его были изворотливы. Французы его серьезно выслушали, поблагодарили и вышли. Он не видел, как комендант подмигнул остальным, когда они выходили на улицу. А потому так и остался сидеть во дворе, не зная, что признан виновным и осужден.

Трое французов вернулись в Трибунал, где новоприбывшие торговцы филали уже ждали их вместе с Эш-Шибани. События развивались, как обычно: сомнений в вине мунгари не было.

— Он ваш, — сказал комендант. — Делайте с ним, что хотите.

Филала рассыпались в благодарностях, посовещались с Эш-Шибани, который был старшим, и все вместе покинули Трибунал. Когда они пришли к мунгари, тот заваривал чай. Он взглянул на них, и озноб побежал по его спине. Он принялся вопить о своей невиновности; ему ничего не ответили, но под дулом ружья связали и бросили в угол, где он продолжал хныкать и всхлипывать. Спокойно они выпили его чай, сварили еще, а в сумерках выехали. Его привязали к одному из верблюдов, сами сели верхом и молчаливой процессией (молчаливой — если не считать самого мунгари) выехали из городских ворот в бескрайнюю пустошь снаружи.

Они ехали пол-ночи, пока не достигли места, в которое никто никогда не заезжал. Пока мунгари, привязанный к верблюду, неистовствовал, они выкопали нечто вроде колодца, а закончив, сняли человека, по-прежнему туго спеленатого веревками, и поставили туда. Всю яму они забросали песком и камнями, пока над поверхностью не осталась одна голова. В слабом свете юного месяца бритый череп без тюрбана скорее напоминал камень. Мунгари все еще умолял их, призывая Аллаха и Сиди Ахмеда Бен Мусу в свидетели, что он невиновен. С тем же успехом он мог бы петь песни — внимания на него обратили бы столько же. Они сразу же тронулись к Тессалиту; и вскоре слушать уже ничего не могли.