Читать книгу "Русские чернила - Татьяна де Ронэ"

Только три фразы:

«Запах свежескошенной травы после тяжелой работы с газонокосилкой.

Ставни, распахнутые лучезарным утром после ночи любви и крепкого сна.

Гораздо большее предпочтение Эпикур отдавал не буре оргазма, а тихому умиротворению, что наступает после».

В две тысячи восьмом Николя и афроамериканец Тоби Брэмфилд, режиссер экранизации «Конверта», сразу почувствовали взаимную симпатию. Тоби, высокий, угловатый парень, с волосами, заплетенными в косички, был лет на восемь старше его. Он сильно смахивал на Джимми Хендрикса[26], но сходство было обманчивым. Как-то раз с Николя и Алисой они сидели за стаканчиком вина в отеле на улице Боз-Ар (здесь умер в тысяча девятисотом Оскар Уайльд, и этот факт произвел на Николя неизгладимое впечатление), и Тоби уверял, что держится очень близко к тексту книги. Он уже вел переговоры с агентом Робин Райт и был убежден, что она согласится на главную роль. Роль явно в ее духе, и она не сможет отказаться. Николя завороженно слушал. Книга только начала появляться на прилавках за рубежом, и ни он, ни Алиса даже не предполагали, какой оглушительный успех ее ждет. Он очень удивился, узнав, что права на экранизацию купили сразу же после выхода книги в свет и что роман станет полнометражным фильмом. Тоби Брэмфилд не принадлежал к всемирно известным режиссерам, но Николя и Алису это не волновало. Он уже снял два хороших фильма с известными актерами, и оба были экранизациями романов. Тоби Брэмфилд тоже не догадывался, до какой степени «ураган Марго» перевернет его собственную жизнь. Он писал сценарий, все время советуясь с Николя, и тот был ему за это благодарен. Тоби слышал о писателях, которые устранялись от кинематографической «авантюры», и дело кончалось тем, что они начинали ненавидеть фильм. Постоянное общение с Николя было ему необходимо: оно подпитывало его энергией.

Поначалу сценарий привел Николя в замешательство. Потом до него дошло, что сцены и игру актеров необходимо увидеть в зрительных образах. Преодолев первое впечатление, он ухватил суть того, что хотел сделать Тоби Брэмфилд, трансформируя книгу в фильм. Но настоящий шок он испытал потом, когда присутствовал на съемках в Париже, на улице Дагерр. Вся съемочная группа прочла и полюбила роман, и на площадке автора приняли очень тепло. А он не уставал удивляться сложности электрооборудования, установки света, звукозаписи, тщательности подхода к костюмам и гриму, исключительной важности роли любого из команды техников. Когда же он увидел выходящую из гримерки Робин Райт, то так и застыл с разинутым ртом. Волосы актрисы высветлили под седину, она была в теннисных туфлях, голубой рубашке и белых джинсах. Перед ним стояла его живая героиня, его Марго, преподаватель фортепиано, обожавшая диско. У него сжалось горло, однако он ограничился тем, что сдержанно пожал ей руку. Тоби предложил ему принять участие в небольшом эпизоде в Департаменте гражданства, который снимали на студии. Массовка странным образом напомнила ему тех, кого он встретил в зале ожидания тогда, в две тысячи шестом. Режиссер поместил его рядом с Робин Райт в тот момент, когда она впивается глазами в свидетельство о рождении своего отца и ее буквально гипнотизирует незнакомое имя: Лука Дзеккерио, вместо привычного Люк Дзек. Николя ошеломило, с какой легкостью актеры проникаются чувствами других людей, их тревогами и страхами. В перерыве он поделился этим с Робин Райт, и та в ответ рассмеялась: «Если уж мы, актеры, похожи на губки, то на кого же похожи вы, писатели? Тогда вы просто гигантские губки. Не забывайте, что мы все сегодня здесь благодаря вам, Николя Кольт. И книге, что вы написали». Эти слова его очень согрели, он и теперь хранил их в памяти.

Николя смотрел фильм в частном просмотровом зале в Нью-Йорке, незадолго до его выхода на экраны. Рядом с ним сидели Алиса Дор и его американская издательница Карла Марш. Тоби Брэмфилд должен был подойти к концу просмотра. В течение первых минут Николя ничего не воспринимал, словно у него перед носом захлопнули дверь. Может, он ошибся, доверившись Тоби Брэмфилду? Потом магия сработала, и Николя позабыл о своей книге. Молодой австрийский композитор написал для фильма изумительную мелодию и в ней сумел точно ухватить характер Марго, со всей ее цельностью и с противоречиями. Соло фортепиано трогало до глубины души. В той сцене, где препираются дочери Марго, Роз и Анжель, Николя умирал со смеху. Девочек здорово сыграли две молоденькие актрисы. В сцене отчаянной ссоры Марго и ее младшего брата Себастьяна он вцепился в кресло. Точность и естественность игры Робин Райт и актера, исполнявшего роль ее мужа Арно, его просто потрясли. Но самое сильное впечатление произвели на него сцены, где Марго танцевала, сначала у себя на кухне, а потом в ночном кабачке в Генуе, с итальянским гидом Сильвио. А в ретроспективной сцене из прошлого Луки Дзеккерио у Николя на глаза навернулись слезы. Тоби на редкость ярко и пронзительно сумел передать характер и необычайное обаяние этой колоритной личности и весь трагизм гибели Луки в Швейцарских Альпах, когда тело его так и не нашли. А со сцены в Камольи и до самого конца, когда Марго открывает тайну отца и спрашивает себя, как же ей все это пережить, он просто тихо плакал, стыдясь своих слез, поскольку сидел между Карлой и Алисой. Но у них тоже глаза были на мокром месте, и они уткнулись носом в платки. Когда снова зажегся свет, все трое, с покрасневшими глазами, бросились обнимать друг друга. Войдя в зал после просмотра, Тоби Брэмфилд воздел к потолку костлявые руки и завопил: «Аллилуйя! Они плачут! Все ревут!» Потом, когда фильм уже вышел на экраны, Николя слышал, как Тоби сказал в каком-то телеинтервью: «У романа и у фильма один генетический код, они как родные братья». Эта фраза тоже его согрела, и он принялся размышлять об истоках сокровенного генетического кода своей книги. В романе он опустил один из ключевых эпизодов, который разыгрался в две тысячи шестом в гериатрическом отделении клиники, где содержался Лионель Дюамель. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что этот эпизод все равно незримо присутствовал в тексте романа и засел где-то в самой сердцевине. Ведь он круто изменил его жизнь, своей неприкрытой брутальностью пробурив туннель сквозь все изгибы сознания. И в конце темного туннеля виднелся луч света, освещавший путь. Он не знал, куда приведет этот путь, но его надо было пройти. Инстинкт подсказывал, что писать надо о самом туннеле, а не о луче света в его конце.

Николя никогда не упоминал об этом инциденте. Хранил в памяти, и все. Как фотограф инстинктивно определяет, что включить в кадр, что нет, так и он знал, что войдет в повествование, а что должно остаться за кадром.

Лионель Дюамель умер в две тысячи седьмом в возрасте семидесяти семи лет. Он уже не застал превращения внука в Николя Кольта. Его поместили в клинику в две тысячи четвертом, когда его дочь Эльвира признала очевидным, что старик не может больше жить один в квартире на бульваре Сен-Жермен. Он уже не сознавал, что происходит вокруг, оставлял включенным газ, забывал, как его зовут, мог заблудиться возле собственного дома. По отношению к родным, соседям и сиделкам, которых для него нанимали, он проявлял агрессивность. Врачи диагностировали у него болезнь Альцгеймера. Он не хотел уезжать из дома, но выбора не было. Клиника находилась возле улицы Вожирар, недалеко от улицы Пернети. Николя редко навещал деда: каждый визит был мучением. Как правило, Лионель находился под воздействием лекарств, и посещения проходили без эксцессов. Но сама атмосфера клиники, ее запах, зрелище затворенных там слабоумных стариков были для Николя тягостны.