Читать книгу "Бегуны - Ольга Токарчук"

Шарлотта стискивает зубы, в ушах у нее шумит. Она идет вдоль канала, по направлению к дому, но потом замедляет ход и останавливается. На нее накатывает странное чувство — Шарлотте кажется, будто вода выплескивается на берег. Первые плавные волны обследуют территорию будущей экспансии, потом вода напирает смелее, выливается на мостовую, на камни и спустя мгновение добирается до нижних ступеней домов. Шарлотта явственно ощущает бремя стихии — ее юбки пропитываются водой, делаясь тяжелыми, как свинец, она не в силах двинуться с места. Она чувствует это наводнение каждым дюймом своего тела, видит, как бьются о деревья удивленные лодки — они ведь привыкли стоять вдоль течения и теперь совершенно растеряны.

Царская коллекция

На рассвете следующего дня русский парусник с бережно погруженной в трюм коллекцией Рюйша поднял якоря и вышел в море. Успешно преодолев датские проливы, спустя несколько дней он уже был в Балтийском море. Капитан, пребывавший в добром расположении духа, наблюдал за погрузкой теллурия[97], ювелирно сделанного нидерландскими мастерами, собственно, он всегда больше интересовался прибором, чем собственно плаванием, в глубине души видя себя астрономом, картографом — человеком, обращенным к пространству, недоступному взгляду и кораблям.

Время от времени он спускался в трюм и проверял, на месте ли ценный груз, однако примерно на уровне Готланда[98]погода изменилась — после небольшой грозы ветер стих, воздух замер и последнее августовское тепло гигантским янтарем застыло в атмосфере. Паруса опали и уже несколько дней были неподвижны. Чтобы чем-нибудь занять команду, капитан приказал сматывать и разматывать канаты, драить палубу, а по вечерам муштровал матросов. Однако с наступлением сумерек границы капитанской власти несколько размывались, а сам он забивался в уютный кокон каюты — чтобы, во-первых, отгородиться от мрачных и примитивных матросов, во-вторых, писать дневник путешествия, который он посвятил двум своим сыновьям.

На восьмой день штиля моряки начали бунтовать, поскольку закупленные в Амстердаме овощи, в особенности лук, оказались плохого качества и почти все заплесневели. Запасы спирта подходили к концу — капитан боялся сам заглядывать в трюм, где хранились бочки, но донесения первого офицера внушали тревогу. По ночам капитан с беспокойством прислушивался к звукам, доносившимся с палубы. Сначала раздавались отдельные шаги. Потом слышался топот нескольких человек, которые (такое было ощущение) через некоторое время начинали бегать в ногу трусцой, сопровождая свои движения ритмическими возгласами (танцуют они, что ли?), позже сменявшимися хриплыми пьяными выкриками и нестройным многоголосным пением, столь жалобным и страдальческим, что капитану казалось, будто воют какие-то морские твари. Это продолжалось несколько долгих ночей, почти до самого рассвета. Днем капитан наблюдал опухшие глаза, набрякшие веки и ускользающий взгляд матросов. Однако вместе с первым офицером они решили, что в темноте да посреди неподвижного моря серьезные проблемы не решаются. Лишь на десятый день штиля когда ночные эксцессы стало уже невозможно терпеть, при ярком солнечном свете, хорошо освещавшим знаки различия и золотые эполеты, капитан вышел на палубу и арестовал зачинщика, некоего Калукина.

С дрожью в сердце он обнаружил, что груз, увы, частично поврежден. Из сотни банок более десятка открыты, а жидкость, в которой плавали препараты, — крепкий бренди — выпита до дна. Сами препараты остались нетронутыми — они валялись на полу, все в пакле и опилках. Разглядывать их капитан не стал. Когда он вернулся в каюту, его вырвало от отвращения и ужаса. На следующий день пришлось с оружием в руках защищать вход в трюм, причем едва удалось избежать бунта. Августовская жара сводила команду с ума. А тут еще недвижная морская гладь. Да и сам груз…

В конце концов капитан приказал зашить испорченные препараты в полотняный мешок и собственноручно выбросил их за борт — другого выхода не было. И словно по мановению волшебной палочки море, задобренное этой закуской, икнуло и стронулось с места. Откуда-то от шведов примчался ветер и подтолкнул царский парусник к родным краям.

После прибытия в Петербург капитану пришлось составить тайный рапорт. Калукин был осужден и повешен, а поредевшая коллекция осторожно перенесена в специально подготовленные для этой цели помещения.

Капитан же, не сумевший проследить за ценным грузом, был вместе с семьей сослан на Крайний Север, где до конца своих дней занимался организацией небольших китобойных экспедиций и составлением подробных карт Новой Земли.

Иркутск — Москва

Самолет Иркутск — Москва. Вылетает из Иркутска в восемь утра, прилетает в Москву тогда же — в восемь утра того же дня. Это момент, когда восходит солнце, так что летишь все время на рассвете. Зависаешь в одном мгновении, в огромном, спокойном, пространном, точно Сибирь, Сейчас.

Это, наверное, время для исповеди всей жизни. Время плывет внутри самолета, но не вытекает наружу.

Темная материя

На третьем часу полета, когда мой сосед вернулся из туалета и мне пришлось встать, чтобы пропустить его на насиженное место, мы обменялись несколькими традиционными репликами по поводу погоды, турбулентности, обеда. На четвертом часу полета мы наконец представились друг другу. Он физик. Читал курс лекций, теперь возвращается домой. Сосед снял ботинки, и я заметила, что у него рваный носок — огромная дыра на пятке. Тело физика словно бы подмигнуло мне, и разговор стал более непринужденным. Сосед увлеченно рассказывал о китах, хотя занимался совсем не ими.

Занимался он темной материей. Мы знаем о ее существовании, но не можем коснуться при помощи инструментов. Доказательства явственно просматриваются в сложных расчетах и математических выкладках. Все свидетельствует о том, что космос на три четверти заполнен этой самой темной материей. Нашей материи — светлой, знакомой, из которой состоит наша Вселенная, — гораздо меньше. Темная же материя — повсюду, утверждал человек в дырявом носке, здесь, рядом с нами, вокруг нас. Он поглядел в иллюминатор и кивнул на ослепительные облака под крылом самолета:

— И там тоже. Везде. Хуже всего, что мы не знаем, что это такое. И зачем оно нужно.

Мне сразу захотелось познакомить его с климатологами, летевшими на конгресс в Монреаль. Я даже встала со своего места и стала искать их взглядом, но тут же вспомнила что это было в другом самолете.

Мобильность — это реальность

Огромный плакат на стеклянной стене аэропорта утверждает со стопроцентной уверенностью:

МОБИЛЬНОСТЬ СТАНОВИТСЯ РЕАЛЬНОСТЬЮ[99].