Читать книгу "Маленькие подлости - Кармен Посадас"

Внезапно мельтешение образов прекращается, Хлоя, повертевшись с боку на бок, думает: «Вот дерьмо, не хватает проваляться так всю ночь, как психичка долбаная!» Фонарь за окном то вспыхивает, то гаснет. В течение светлого периода девушка смотрит на спящего друга, затем взгляд перемещается к заплечной сумке, лежащей на стуле. Сумка раскрыта, вещи торчат из нее, как внутренности из разодранной куклы. Свет меркнет, Хлоя вспоминает суету перед ужином, когда она обнаружила отсутствие форменного платья, фартука и шляпки. Именно поэтому в сумке такой кавардак, вдобавок на полу валяются блузки, купальник, трусики… Разбросанные вещи похожи на привидения, убежавшие от сеньориты Ляу Чи. «Вот дура старая, – думает Хлоя, – балда забугорная, начиталась всякой дряни о духах и призраках, людей в упор не видит, приняла меня за дядю, мать ее… Черт, а может, у меня лицо и впрямь как у дяди?» Она вспоминает, как, переодевшись официантом, увидела в зеркале темные глаза Эдди.

Хлоя пытается заснуть. Может быть, сегодня ночью повезет и ей приснится брат; он придет за ней, чтобы опять унести в страну Нетинебудет: «Эдди, давай поиграем немножко!» Но в дреме вместо брата видится книжка в коленкоровой обложке, которую Нестор постоянно держит в кармане своей поварской куртки, и еще мерещатся вкусные шоколадные конфеты. «Наверняка трюфели уберут в «Вестингауз», – приходит Хлое в голову, – спрячут за дверцу, похожую на кривое зеркало, дарящую обманное отражение».

Хлоя опять вертится с боку на бок, втихомолку ругается, потому что грезы, пусть и приятные, все-таки не настоящий сон. И тут она слышит (ей-богу, мать его!) голос: «Иди сюда, Хлохля, спускайся, я здесь!» Но девушка не верит зову. Она боится идти на кухню, поскольку уверена, что ее постигнет разочарование: глаза брата не глянут с поверхности «Вестингауза». Эдди любил играть с ней в прятки, испытывать ее терпение. «Что ты пишешь, Эдди? Это история о приключениях, любви и даже преступлениях, правда? Дашь почитать?» А он в ответ одни посулы: «Не сейчас, Хлохля, потом когда-нибудь, честное слово».

Обещания оказались ложными. Не было никакого «потом», кроме сумасбродного желания узнать, каково это – жить на скорости двести километров в час, ведь брат собирался стать писателем, а ничего достойного, о чем можно поведать миру, с ним еще не случилось. В результате, только из-за своей дурацкой фантазии, он умчался на тот свет, оставив сестру в одиночестве.

Бессонница порой толкает людей на странные поступки. Хлое, например, приспичило спуститься на кухню для того, чтобы ни больше ни меньше встретить глаза брата на дверце морозильной камеры. Взрослая Хлоя, трезвомыслящая Хлоя не пошла бы лишний раз убеждаться, что брат играет с ней в прятки, Но бессонница – хитрая тетя. «Ну же, Хлоя, – говорит она, – тебе не помешает отведать шоколадных трюфелей. Шоколад способствует хорошему сну, иди, не бойся. Это совсем не страшно, просто постарайся не смотреть на морозильник, потому что его поверхность – как зеркало в комнате смеха, искаженная действительность внушает человеку надежду, которая, не сбываясь, причиняет сильную боль. Но ты зажмурься, и все будет хорошо. Хотя… Если собраться с духом… Кто знает,..»

Когда свет садового фонаря снова озаряет комнату над гаражом, Хлоя выскальзывает из постели. На ней нет никакого белья. Она смотрит на стул, где брошена футболка с надписью «Pierce my tongue, don't pierce my heart»[71], которая словно просит: «Выбери меня». «Нет, меня», – настаивает висящая рядом куртка официанта, сделавшая Хлою так похожей на юношу. Хлоя размышляет, как Алиса в Стране чудес, какую из двух вещей выбрать, пока не принимает решение в пользу куртки.

«Какого хрена, – возражает она себе рассудительной, надевая куртку, – я только хочу съесть шоколадный трюфель и не собираюсь смотреть ни в какое зеркало».

Все часы в доме показывают четыре утра – как наручные, у каждого из персонажей этой истории, так и большие марки «Фестина», расположенные на стене кухни, которые немного отстают и потому еще не пробили. Старые, пропахшие кухонными парами и дымом часы имеют возможность наблюдать.

Нестор с досадой замечает, что уже поздно, перестает предаваться приятным воспоминаниям и обращается к себе как лучшему другу: «Ладно, старик, день был замечательный, но очень утомительный, давай-ка на боковую».

Шеф-повар встает, делает шаг к двери и вдруг останавливается.

– Тьфу ты! – восклицает он, поскольку обнаруживает, что вопреки профессиональной привычке позабыл убрать в холодильник коробки с шоколадными трюфелями, оставшимися после банкета.

Нестор открывает дверцу «Вестингауза», а кухонные часы бьют четыре раза.

Наручные часы Эрнесто Тельди, наоборот, соблюдают полную тишину, даже не тикают. Зато циферблат хронометра светится в темноте, когда его владелец устремляется к комнате Нестора в мансарде. У «Омеги» Серафина Тоуса нет светящегося циферблата, поэтому ничто не выдает движение магистрата по коридору, который озаряется лишь вспышками садового фонаря через окно напротив внутренней лестницы, И Тельди, и Серафин пытаются остаться незамеченными, поэтому оба поднимаются по ступенькам в паузах между вспышками.

Часы Аделы ничего не могут сказать о своей хозяйке, поскольку лежат на прикроватной тумбочке в комнате Карлоса рядом с зеленой камеей. А то бы они показали, как Адела быстрыми шагами пересекает лестничную площадку, разделяющую комнату Карлоса и ту, что предназначена для Нестора Чаффино. Адела входит в великолепную спальню, не постучав в дверь, ибо в специфических обстоятельствах нецелесообразно демонстрировать хорошее воспитание. «Но что это, никого нет? – удивляется Адела, замечая неразобранную кровать, когда очередная вспышка садового фонаря освещает комнату. – Может быть, Нестор в ванной? – Она прислушивается, не течет ли вода из крана, и различает шум в коридоре. – Это он, возвращается с кухни, о Господи, что делать!» Адела окаменевает и видит: в комнату с разницей в несколько секунд прокрадываются две мужские фигуры, но ни та ни другая не похожа на Нестора Чаффино. Садовый фонарь вспыхивает, и лазутчики в изумлении взирают друг на друга, затем нестройным хором произносят:

– Ты что здесь делаешь?!

– А ты?!

– А ты?!

«C'est trop beau»[72]– красивая песня. Это, конечно, не то, что поют в Палермо, но Нестор Чаффино – человек широкой души и не всегда предпочитает сопровождать приятное занятие мелодиями своей любимой Италии. Именно «C'est trop beau» мурлыкает он, готовясь убрать в морозильную камеру коробки с шоколадом. Нестор уже сложил десяток коробок на стол, он открывает дверцу, берет парочку коробок и заходит в «Вестин-гауз». «C'est trop beau notre aventure; c'est trop beau pour etre heureaux…»[73]. Кухонный свет едва достает до задней стенки камеры, на полках угадываются замороженные тушки какой-то дичи, то ли зайцев, то ли кроликов, а может быть, маленьких оленей, только Нестора не печалит это соседство. На дальней стенке его творение ничто не потревожит. «C'est trop beau pour que за dure, plus longtemps q'un soir d'ete…»[74]. Продолжение песни вылетает у повара из головы, и он просто насвистывает мелодию, поудобнее распределяя коробки. Он задерживается в глубине камеры на несколько секунд, лишь на несколько секунд, прежде чем выйти и забрать остальные трюфели. Однако некоторые секунды растягиваются в вечность.