Читать книгу "Леопард из Батиньоля - Клод Изнер"

Вдруг за спиной раздался шепот, и Жозетта, вздрогнув, обернулась.

— Мадемуазель, только, пожалуйста, не кричите, это опять я, Жозеф Пиньо. — Белокурый юноша просунул нос между досками штакетника, из которого был сколочен задник цветочного ларька. — Я не сделаю вам ничего плохого! И никакой я не романист и не книготорговец, это я вам наврал. Я начинающий журналист, мне в редакции дали такое задание, понимаете? Ну, написать про то убийство. Умоляю, не прогоняйте меня, от вас зависит мое профессиональное будущее! Все, что мне нужно, — парочка подробностей, которые вы еще не сообщили прессе.

— Какой прок от того, что я в очередной раз расскажу эту историю?

— Вы спасете меня от головомойки, которую патрон непременно устроит, если я вернусь ни с чем!

Жозетта невольно улыбнулась, глядя на смущенно мнущегося за штакетником парня в котелке набекрень.

— Ну хорошо, — вздохнула она. — Я возвращалась с Центрального рынка, было, наверное, около семи утра. По дороге встретила месье Гранжана, мы поздоровались. Он был очень милый человек, внимательно относился к супруге, часто покупал у меня для нее гвоздики…

— Вы видели того, кто на него напал?

— Только со спины. Даже не знаю, откуда он взялся. Я почему-то обернулась — месье Гранжан прикуривал от зажигалки какого-то прохожего… На прохожем была фетровая шляпа. И широкий плащ-крылатка. Думаю, он старик — я заметила седую прядь, выбившуюся из-под шляпы… Месье Гранжан схватился за живот и упал. Он так долго падал, целую вечность, как в дурном сне. На самом деле все произошло очень быстро, конечно. У меня ноги отнялись, стояла и не могла пошевелиться. Убийца наклонился и что-то вложил ему в руку. А потом запел.

— Запел? Что?

Цветочница поколебалась. Тому, другому, она сказала, но журналисту… Да не все ли равно?

— «Время вишен», любимую песню моей мамы. Это было страшно и завораживающе: человек в крылатке стоял над телом и пел, словно убаюкивал ребенка. Я забилась под портик и молилась: только бы он меня не заметил. А когда он ушел, я бросилась к месье Гранжану, который лежал, поджав колени к подбородку. На секунду мне почудилось, что он дышит — у него между пальцами подрагивал прямоугольник бумаги. А потом я увидела кровь и закричала. Сбежались люди, кого-то послали за фликами, прибыл комиссар… Вот и всё. Только, пожалуйста, не упоминайте в заметке мое имя — я боюсь, что убийца найдет меня и тоже зарежет!

— Клянусь здоровьем моей матушки, мадемуазель! Какого он был роста?

— Примерно вашего. Да, где-то метр семьдесят. А вот худой или толстый, не могу сказать — крылатка скрывала фигуру.

— Мадемуазель, вы моя спасительница! Можно, я куплю у вас гардению? Она украсит мою бутоньерку.

«Дружище, это было виртуозно, ты становишься настоящим Ромео! — поздравил себя с успехом Жозеф. — Однако, урожай неслабый: седая прядь, „Время вишен“, рост метр семьдесят! Я молодец!»

Айрис спустилась в вестибюль Школы восточных языков на пересечении улиц Лиль и Сен-Пер, хотя лекция, посвященная «Гэндзи-моногатари»,[91]не закончилась. Поскольку среди слушателей, занимавших ряды амфитеатра, она оказалась одной из немногих женщин, к тому же самой молодой и очаровательной, взгляды мужской части аудитории не покидали ее ни на миг. Еще несколько месяцев назад это весьма польстило бы самолюбию Айрис, но после известных событий такой успех у мужчин ее скорее угнетал и даже вызывал протест. Пропади пропадом эта красота, которая лишила ее счастья! Будь она обычной, неприметной девушкой, пусть даже дурнушкой, не привлекла бы внимание этого болтуна Мориса Ломье и не потеряла бы того, кого любила всем сердцем. Вот и вывод: лучше было солгать или умолчать о некоторых фактах, чем правдой навлечь на себя беду! Есть от чего из наивного создания, безоружного перед ловушками судьбы, превратиться в циничную грымзу.

На лестнице зазвучали голоса — слушатели начали расходиться. Айрис забрала в гардеробе свой зонтик и вышла на пустынную улицу. За спиной послышались мужские шаги. Она пошла быстрее, но преследователь не отставал. Девушка, раздраженная такой навязчивостью, резко развернулась, собираясь обрушиться на него с гневной отповедью — и не смогла произнести ни звука. Перед ней стоял тот, кого она столь старательно избегала в последнее волосы, тот, кто при случайной встрече окатывал ее ледяным презрением. Разрумянившийся, в съехавшем набок котелке, из-под которого выбивались спутанные светлые волосы, Жозеф, чья тайная слежка была внезапно обнаружена, тоже лишился дара речи. И в этот момент какой-то добрый дух надоумил Айрис сказать то, что положило конец затянувшейся драме. Слова сами сорвались с языка:

— От любви до дружбы один шаг, но это шаг назад!

Эта фраза разнесла вдребезги и враждебность, и горькие воспоминания, стоявшие между ними. Словно разбежались круги по воде от девушки и от молодого человека, а встретившись, взбаламутили гладь единой буйной волной — Жозеф и Айрис разразились хохотом.

— Где вы эту чушь вычитали? — сквозь смех выдавил Жозеф.

— В одном журнале, — с трудом выговорила Айрис и снова прыснула.

Отсмеявшись, они долго молча смотрели друг на друга, и это молчание не было в тягость, а мир вокруг пропал — влюбленные остались вдвоем. Незримая стена рухнула, весенняя трагедия, вызвавшая столько эмоций, теперь обернулась ничтожным эпизодом. Жозеф подавил желание обнять Айрис, хотя знал, что она не отстранится наперекор всем условностям, и просто протянул ей руку.

Они пошли в «Утраченные иллюзии», кафе, куда Жозеф иногда заглядывал с Виктором Легри в процессе расследований. Сев за столик у витрины, жених и невеста некоторое время смотрели на набережную Малакэ, где букинисты в тени деревьев подстерегали истомленных жарой прохожих.

— Я мечтаю только об одном, — сказал наконец Жозеф, — сделать шаг вперед.

— Вы все еще любите меня?

— Я никогда не переставал вас боготворить!

И жизнь снова сделалась прекрасной. Страсть, которая, казалось бы, выгорела и осыпалась пеплом, полыхнула вдруг многоцветьем букетов с площади Мадлен. «Ой! Надо же рассказать патрону о том, что я разузнал у прелестной мулатки! — вспомнил Жозеф. — А потом придумать какой-нибудь предлог, чтобы не возвращаться в „Эльзевир“ и до вечера остаться с Айрис…»

— Я позвоню вашему брату, предупрежу, что мы вернемся поздно.

— А куда же мы пойдем?

— Куда пожелаете. Выберите себе напиток, я быстро!

«Разорюсь — и черт с ним!» — шалея от счастья, думал молодой человек, направляясь к телефонному аппарату за стойкой.

Сбежать вдвоем с Жозефом куда-нибудь подальше от глаз Виктора и Кэндзи — это было одновременно романтично и дьявольски прогрессивно. Айрис, лопаясь от гордости — она чувствовала себя идеальной девушкой конца века, эмансипированной донельзя, — сама заказала гарсону две порции хинной настойки и принялась обдумывать маршрут предстоящей прогулки.