Читать книгу "Век чудес - Карен Томпсон Уокер"

29

С тех пор мы с Сетом стали неразлучны.

Такая внезапная близость может возникнуть только между теми, кто-либо очень молод, либо подвергается сильной опасности. Время той весной для нас шло иначе, чем всегда: ряд длинных дней казался годом.

Мы перестали тратить обеденные перерывы на визиты в библиотеку. Вместо этого мы валялись в дальнем углу двора под двумя засохшими соснами и наблюдали за полетом облаков. Сет начал занимать мне место в автобусе по утрам и на обратном пути из школы.

Вскоре я перестала обращать внимание на то, что остальные ребята смотрят на нас. Я больше не слушала, как они перешептываются. Мне просто стало все равно.

— Кажется, Сет хороший мальчик. Давай пригласим его на ужин, — предложила однажды мама.

Но я не хотела делить его ни с кем.

Тот день, когда поставили «пшеничную точку», мы тоже провели вместе. Правительство признало, что пшеница уже не может расти без искусственного освещения. Мы смотрели с вершины холма, как люди толкают по парковке супермаркета тележки, до отказа набитые консервами. Паника вернулась. В воздухе повисло предчувствие конца, от него першило в горле.

— Ты бы предпочла умереть от голода или от жажды? — спросил Сет.

У нас появилась новая любимая игра. Нам, и без того вдумчивым, трудные времена только прибавили серьезности.

— От голода, а ты?

— От жажды, — ответил он и поддел ногой гальку, которая покатилась с откоса. Поднялось облако пыли, и камень исчез в высохшей до хрустальной прозрачности траве. Сет всегда выбирал самую быструю смерть.

Когда нам привезли теплицу, Сет сидел у меня в гостях. Мы смотрели, как рабочие устанавливают ее на заднем дворе. Стекло сверкало, когда они крепили солнечные лампы и засыпали грунт. Потом они распаковали оранжевый электрошнур и воткнули массивный штепсель в уличную розетку. На нашей улице мы купили теплицу чуть ли не последними. Мама заказала ее, не посоветовавшись с папой. Пока она высаживала в землю несколько кустиков, отец наблюдал за ней из дома. Он сидел за обеденным столом, скрестив руки, а потом ушел наверх. К концу дня у нас появились две грядки зеленого горошка и три грядки клубники.

— Клубника — баловство. Если и стоит что-нибудь выращивать, так это грибы. Им не нужно много солнца, — заметил папа.

На город обрушилась волна преступлений, которые совершались белыми ночами. Все подозревали сторонников реального времени. А кто еще шатается по улицам, когда все спят? В припаркованной к дому машине Сильвии разбили стекла. А вскоре кто-то жирно написал на ее гараже краской из баллончика: «Вали на хрен отсюда».

Мне было интересно, что об этом думает папа, но я не спрашивала, а он не говорил.

Той весной мне казалось, что время летит стрелой. Волосы Сета отросли и постоянно лезли ему в глаза. Я отпустила челку, и Сет сказал, что ему нравится. Еще я начала брить ноги и купила настоящий бюстгальтер своего размера. Одним темным днем Сет научил меня кататься на скейте. До сих пор помню, как он придерживал меня за спину и трусил рядом в свете уличных фонарей. А я, довольная, выписывала на доске зигзаги, стараясь объезжать трещины на асфальте.

После школы мы частенько ходили в ущелье за птичьими скелетами. Горстки костей и перьев валялись повсюду, словно опустевшие ракушки. Мы долго искали и в итоге нашли последний еле живой эвкалипт, который рос над океаном на отвесном краю песчаника. Мы собирали еще не засохшие травинки, последние цветущие маргаритки, ноготки, жимолость — и закладывали их между страницами словарей. Мы заставили все полки в своих домах реликвиями нашего времени, чтобы когда-нибудь потом иметь возможность рассказать детям о том, как выглядят клен, магнолия, осина или дуб. В темные дни Сет рисовал карты созвездий, словно небесные тела тоже могли вскоре увянуть и осыпаться.

Папа Сета много работал в своей лаборатории. Он рано уходил из дома и поздно возвращался. После него оставались только кофейная чашка в раковине на кухне, окурки в пепельнице на заднем дворе, лабораторный халат на перилах лестницы. На скопившихся перед дверью нераспечатанных письмах стояло его имя, и его голос инструктировал Сета по телефону, как самостоятельно заказать пиццу. Мои родители даже не подозревали о том, как редко папа Сета бывает дома.

В день, когда вырубилось электричество, мы с Сетом сидели у него одни.

В четыре часа пополудни вдруг погас телевизор и отключился свет. В темноте я вцепилась в руку Сета. Вокруг, словно непременный спутник мрака, немедленно воцарилась тишина. До нового восхода оставалось не меньше шестнадцати часов. Мы кинулись к входной двери, распахнули ее и столкнулись с доисторической темнотой и безмолвным сиянием звезд.

Мама позвонила с работы по мобильному и сказала: «Просто оставайся на месте. Заприте двери и никого не впускайте». Мы перерыли весь дом в поисках фонариков. Передвигаясь на ощупь вдоль стен, мы натыкались друг на друга. Потом разбили лампу и долго хохотали. Наконец с помощью отцовской зажигалки Сет зажег свечи. Мы ходили с ними, как с факелами, и отсветы огня играли на наших лицах. Еще мы представляли, что будет, если мы лишимся электричества навсегда.

Затем мы уселись на деревянном полу в гостиной и расставили вокруг мерцающие свечи. Сет достал колоду карт.

— Зацени, — сказал он и начал строить башенку. Каждый этаж состоял из трех карт.

В темном доме стало так тихо, что я слышала шорох карт. При свечах Сет выглядел старше своих лет. Я долго смотрела на него.

— Попробуй, — предложил он и протянул мне пару карт. В его глазах отражался блеск свечей.

У меня дрожали руки, и я испугалась, что разрушу всю конструкцию.

— Ничего страшного. Второй уровень намного сложнее первого, — подбодрил меня Сет.

Уже несколько недель я собиралась рассказать ему про папу и Сильвию. Сейчас, в неверном свете свечей, я почувствовала, что смогу сделать это.

Я глубоко вздохнула и произнесла:

— Хочу открыть тебе один секрет.

Он прервал свое занятие и взглянул на меня.

— Я видела своего папу в доме Сильвии.

Я вдруг заметила, что тишину в доме не нарушает ни один звук — не гудит холодильник, не мерцает кабельная коробка, не тикают электронные часы.

— Ты о чем?

— Ну, я видела их. Вместе, понимаешь.

После того, как я произнесла эти слова, положение вещей стало бесповоротно реальным.

Сначала Сет ничего не ответил. Я молчала. Потом он кивнул так, словно ждал от жизни чего-то подобного. Он никогда не говорил о своей маме, а я научилась не спрашивать. Но иногда то, что он все время помнил о ее смерти, ощущалось в его манере реагировать на события. Он словно знал, что все происходящее в мире имеет общую печальную подоплеку.

— А твоя мама в курсе? — спросил он после паузы.