Читать книгу "Все, что мы помним - Брюс Нэш"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На дверной ручке висит лоскут шелка, который напоминает мне о том, что это не моя настоящая кровать. В комнате темно. За окном еще темнее, и там автомобильная парковка. Но еще и сад, который, в отличие от кровати, самый что ни на есть настоящий. Он не только реален, но и фактически наличествует там.
Столь же реальна и фактически наличествует, насколько я могу судить, Сердитая Медсестра, которая стоит в темноте в ногах кровати, на которой я лежу.
Сердитая Медсестра держит подушку. Это правда. Я ведь не врач.
Она улыбается.
Это необычно. Не эта ее улыбка. А Сердитая Медсестра в темноте. Обычно на ее месте девушка-экзистенциалистка, пришедшая убедиться, что свет у меня выключен, что мои чайные принадлежности убраны – а лоскуток шелка на моей дверной ручке не убран, что мое окно закрыто и что за этим окном только темная парковка, а не какой-то там сад, что солнце прекратило сиять, а птицы перестали производить шум, и что я лежу на своей кровати, которая хоть и не настоящая, но фактически наличествует здесь, – лежу, глядя в потолок.
Но теперь в темноте – Сердитая Медсестра. Она стоит рядом, в ногах кровати, с подушкой в руках. И улыбается. Тем не менее вид у нее не особо сердитый.
– Я знаю, что вы здесь, – говорю я ей.
– Конечно же знаете, лапочка, – говорит она.
– Я не боюсь, – говорю я ей.
– Конечно же не боитесь, – говорит она.
Подушка светится в темноте, как лунный свет.
– Я принесла вам вот эту подушку.
– Мне не нужна ваша подушка.
– Разве, лапочка?
– Она мне не требуется.
– Правда? Хорошо, когда есть подушка, когда она вам нужна.
– Вам меня не напугать!
Сердитая Медсестра опять улыбается.
– Я здесь ради вас, – говорит она.
Здесь очень, очень темно, если не считать подушки.
– Значит, вы пришли за мной?
– Чтобы проследить за вами.
– И куда же вы проследуете за мной? Вряд ли туда, куда собираетесь меня отправить.
Она улыбается.
– Я никуда не собираюсь вас отправлять.
Вот так сюрприз, должна я сказать… Не потому, что это неправда, а потому, что она так говорит.
– Я здесь, чтобы обеспечить вам исход, – говорит она. – Вот и все, ради чего я здесь.
– За этим окном очень темно, – замечаю я. Я хочу, чтобы она знала, что я в курсе происходящего.
– Конечно же темно, – говорит Сердитая Медсестра.
Но она и понятия не имеет. Она думает, что за этим темным окном просто темная парковка, пустая темная парковка без машин и без хороших сыновей, которые аккуратно складывают своих матерей и их ходунки, усаживая их в свои машины, и, бережно обращаясь с их головами, везут их в какое-нибудь милое местечко выпить чаю, хотя терпеть этого не могут. И без золотых мотоциклов, припаркованных между темными прямыми линиями, и без мертвых приятельниц с незабудками на шеях, лежащих на спине и смотрящих в темное небо, и без тележек, которые снуют туда-сюда сквозь темные раздвижные двери, развозя фрикадельки, грязное белье и золотые водолазные костюмы.
А вот чего она не знает, так это что за этим темным окном есть еще и темный сад, без сияния солнца и гомона птиц, без нас с дядечкой постарше, сжимающих друг другу руки, без названий деревьев, цветов и овощей, без ужасных шуточек про попугаев и латук. Без дядечек постарше, без роз.
– Вы и понятия не имеете, – говорю я ей.
Сердитая Медсестра просто смотрит на меня в свете, исходящем от подушки.
– Какого понятия я не имею? – спрашивает она меня. – О чем понятия, лапочка?
Вполне разумный вопрос. Она очень хороша в своем деле, эта Сердитая Медсестра.
– Я забыла, – говорю я. По какой-то причине вроде как нет причин лгать ей. Может, все дело в подушке. Наверное, мне и вправду нужна эта подушка.
– Помните, – говорит она. И это легко ей дается. Это ведь не ей нужна подушка.
– Мы – это исход, – говорит она.
Это вызывает у меня смех.
– Да мне пофиг, – отвечаю я ей, прямо как Фелисити и Чарити. – Что вы, что Менеджер по Исходу. Вы оба такие Личностно-Ориентированные…
Она улыбается. Теперь она точно рассердилась. Хотя, похоже, не на меня. Она смотрит на подушку. Та светится в темноте.
– Я здесь, чтобы обеспечить исход, – говорит она. – Именно для этого я здесь.
– А не для того, чтобы быть Всеобъемлющей? – говорю я. – С прицелом на будущее?
Приятно видеть, что она опять сердится.
– Не для того, чтобы отвечать Высоким Критериям?
Она улыбается.
– Даже золотым? – добавляю я. С какой это стати я должна быть с ней любезной? Она является сюда с подушкой и велит мне помнить, а я должна бережно обращаться с ее головой?
– Наверное, вам все-таки понравится эта подушка, – говорит она.
Соблазн, конечно, велик. Но у меня хороший сын и занятая дочь, и аккаунт, и Господь Бог, который помогает мыть мои ноги. Я не никто.
– Я кое-кто, знаете ли.
– Правда, лапочка?
Она сжимает в руках подушку. Она так хороша в своем деле. По крайней мере, она не называет меня Розой. Я почти могу представить, как мы с ней играем в скрэббл. И, конечно, обе жульничаем.
– У меня есть пароль.
– Тогда почему бы вам его не использовать? – спрашивает Сердитая Медсестра.
Она, безусловно, умеет удивлять.
– Я не должна загораживать проход, – указываю я как бы между прочим.
– Загораживать? – повторяет она.
Как будто она никогда не видела этого слова. Пусть даже оно здесь буквально повсюду – вроде некой противоположности паролю. Просто не могу не задаться вопросом, в чем смысл этого разговора, в чем смысл всех этих произнесенных в ходе него слов. И раз уж на то пошло, то есть ли смысл в непроизнесенных словах, забытых словах и словах, которых вообще не существует, вроде «збтосмти»? Я устала от слов. Во всяком случае, от некоторого числа слов. Есть слова и есть числа. А еще есть слова, которые содержат в себе числа. Причем не только те, что обозначают числительные или происходят от них, вроде «дважды», «трижды» или «четырежды». Три-буна, пре-два-рение, по-два-л, о-пять…
Пароль должен содержать цифры, сказал мне малый, который здесь не живет, когда пытался найти свою жизнь внутри той
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Все, что мы помним - Брюс Нэш», после закрытия браузера.