Читать книгу "История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох - Алексей Петрович Лебедев"

денег из шкатулки преосвященного. Случай такой и представился. Герондисса владыки занемогла опасной болезнью. Преосвященный, ухаживая за ней, однажды в хлопотах забыл под подушкой ключи. Диакону то и на руку. Мгновенно он отпер заветный сундук и похитил давно подмеченную шкатулку с турецкими червонцами — и давай Бог ноги! Убежал в Молдавию и оттуда спустя года два явился в Константинополь и за деньги купил себе здесь архиерейство»[18]. Finis coronat opus! Каков должен был выйти архиерей из низкого лакея и человека, запятнавшего себя уголовным преступлением, — кражей больших денег — представить себе нетрудно.

Случалось иногда и так, что известного монаха делали архиереем единственно потому именно, что он оказывался никуда не годным. Дальше идти было, кажется, уже некуда. В 40-х же гг. Селевкийскую митрополию в Антиохийском патриархате занимал архиерей Иаков, бедуин, пахнувший псиной, круглый невежда, серьезно вопрошавший одного русского, когда он узнал, что этот приехал из России, «умеет ли он говорить по-русски», и настолько равнодушный к своей пастве, что не ведал, сколько православных душ в его епархии, и что говорил, как о деле самом обыкновенном, о переходе некоторых его пасомых в турецкую религию. Спрашивается, каким образом такой человек мог сделаться митрополитом, и находим ответ в высшей степени изумительный: «Преосвященный был сначала игуменом монастыря пророка Илии и — дурным. Чтобы избавиться от него, сделали его архиереем»[19].

Такие-то пути ведут иногда к архиерейской кафедре в Греко-Восточной церкви.

Из немалочисленных фактов (некоторые из них будут упомянуты несколько ниже) открывается, что греко-восточному высшему духовенству всегда жилось вообще недурно. Народ у него был почти до последнего времени в таком подчинении, на какое только мог рассчитывать смертный человек. Нельзя не сказать, впрочем, и того, что это духовенство как бы для вознаграждения народа за его повиновение держалось к нему очень близко и нисходило почти до товарищеских отношений. «Восточные архиереи, обозревая свои епархии (всегда, добавим, очень не обширные), в селах посещают каждый дом и каждую овцу кличут по имени, живя, таким образом, народом, с народом и для народа»[20]. Близость греческого высшего духовенства (и, конечно, низшего) к народу, — от чего бы ни зависело это явление, — составляет одну из привлекательных сторон в его жизни. На турок архиереи особенно пожаловаться тоже не могут: они всегда относились с почтением к архиерейскому сану. Даже самые гордые паши, привыкшие вставать с места лишь при встрече с другими пашами, поднимаются с дивана и для архиерея, если последний сделает ему визит или придет по делам к турецкому сановнику[21].

Довольный своей паствой (так было, по крайней мере, почти до последнего времени) и почитаемый своим мирским начальством, греческий архиерей должен был бы жить благодушно и мирно. Но это не всегда случается. Не просвещение, темные пути, какими достигается архиерейское место, интриги, при помощи которых архиерею часто только и удается прочно восседать на занятом раз месте, вносят в быт и нравы высшего греческого духовенства много непривлекательного, таких черт, которые характеризуют дурно воспитанных людей и с шаткими убеждениями.

Греко-восточный архиерей никогда не мог быть уверен ни в том, что его положение прочно, ни в окружающих его лицах. Мотив, которым управлялась жизнь архиерея, — это деньги, которые нужны ему на всякий случай[22] и нажить которых каждый из них старался как можно больше. Уже одно это составляет грустное явление в жизни греческих архиереев. К этому же присоединяется честолюбие, которое, как известно, тем назойливее, чем менее образован известный честолюбец, деспотизм и т. д. Почти все взаимные отношения архиереев носят характер слишком непривлекательной борьбы за существование с ее грубыми атрибутами. Часто архиерей, по каким-либо причинам открывающий в своей епархии место викарного епископа, вместо ожидаемого себе помощника находил в лице последнего соперника, пускающего в ход все интриги для смещения своего принципала; и случается, что в конце концов летят с места, теряют свои кафедры и тот, и другой из них: и обманутый, и обманщик[23]. Нередко возникало у того или другого епархиального архиерея стремление увеличить размеры своего архиерейского округа за счет соседнего (разумеется, из корыстных видов); начинались неприглядные: хлопоты, появлялось искательство перед магометанскими властями, в обход духовных инстанций. И все это при тогдашних порядках оканчивалось неожиданным образом: выигрывала больше всего турецкая власть, пользуясь случаем нагреть свои руки[24].

Разочарование греческих архиереев, если они почему-нибудь бывали не в состоянии добиться каких-либо честолюбивых или корыстолюбивых целей, выражалось иногда (хотя, конечно, и очень редко) в том, что архиерей сбрасывал свое архиерейство — и делался мусульманином. Один из таких случаев произошел, например, в XVII в. В митрополиты о. Родоса был поставлен некто Мелетий, когда он был еще очень молод, так что, по выражению нашего источника, не имел еще и бороды. Этому Мелетию потом вошла в голову блажная мысль сделаться патриархом Константинопольским. Начал он добиваться этого сана в Константинополе, но обстоятельства ему не благоприятствовали. Турецкие власти, около которых увивался Мелетий, хлопоча о патриаршестве, обратили его честолюбивые взоры на другую сторону. Мелетий был очень красив, имел черную густую бороду, ясные очи и вообще был очень статен. Этот-то внешний его вид и расположил к нему турок. Турецкая власть посоветовала ему порвать связи с христианами, отурчиться, обещая в вознаграждение звание и должность паши. Легкомысленный Мелетий не думал бороться с прельщениями. И когда он побоялся принять на себя должность паши, так как знал, что паши редко умирают своей смертью, то ему предложили другую должность — какого-то килчибаши. И вот Мелетий после восьмилетнего митрополичьего служения сделался каким-то турецким килчибашой[25]. Архиереи, как видим, случалось, не только ни во что не ставили свой сан, переменяя его на турецкие должности, не брезгуя при этом и мусульманской верой, и таким образом глумились над всем сонмом прочих архиереев, над синодом и патриархом; но некоторые из первопредстоятелей Греческой церкви отваживались на тайное и даже явное убийство своих собратий — архиереев. О патриархе Иерусалимском Паисии, столь известном в истории Русской церкви (по делу патриарха Никона), в свое время держалась крепкая молва, что он, по разным соображениям (между прочим — вследствие неладов с ним), принимал живое, хотя и не личное участие в убийстве тогдашнего Константинопольского патриарха Парфения II, — в каковом деле был замешан и бывший же Константинопольский патриарх Иоанникий II, предшественник убитого. История нашего времени не имеет оснований очищать Паисия от такого ужасного преступления[26]. После этого никто не найдет ничего удивительного в том, что архиереи в распрях