Читать книгу "Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство - Эрнл Брэдфорд"

давать сражение спартанским армиям. Его политика была мудрой. Он знал, что Афины не будут голодать, поскольку их флот господствует на море, а значит, снабжение зерном из Понта Эвксинского будет продолжаться. В то же время он использовал военно-морские силы, чтобы не давать передышки спартанцам. Он приказал нападать на плохо защищенные участки берега, совершать набеги на изолированные крепости и города. Спартанцы довольствовались, по крайней мере на ранних стадиях, ежегодными экспедициями в Аттику, в ходе которых они уносили урожай и разоряли сельскую местность. Можно считать установленным следующий факт: эти две силы, ходившие кругами друг перед другом, были настолько разными, что растянули эту трагическую войну на очень долгое время.

Из рассказа Фукидида следует, что сам Перикл считал войну между Афинами и Спартой неизбежной. Поэтому он намеренно выбрал путь, приведший два государства к конфликту. Хотя клеветнические заявления его противников, утверждавших, что он втянул Афины в войну, чтобы упрочить собственное положение, можно отрицать, Перикл определенно несет ответственность за начало войны. Ему представлялось очевидным, что, если продолжать его политику, Афины победят, и вся Греция объединится с Афинами в качестве лидера. В те века такое было большой редкостью. Перикл был достаточно крупным государственным деятелем, чтобы видеть целесообразность единства Греции. Такая постановка вопроса явно была за пределами понимания его современников-афинян, и уж тем более спартанцев, не имевших четких военных целей, помимо поражения врага. К несчастью для Перикла, существовали один или два фактора, которые никто не мог предвидеть.

В 430 году до н. э., когда афиняне были заключены внутри городских стен во время пелопоннесского вторжения, в городе началась эпидемия чумы. Представляется, что ее завезли из Египта или Финикии торговые суда. Пелопоннесцев она не затронула, поскольку блокада Афин изолировала спартанцев и их союзников от торговли с Востоком. Чума была величайшим бедствием, выпавшим на долю афинян за первые десять лет войны. Она унесла множество жизней, особенно бедняков, но не пощадила и богачей. По оценкам историков, было потеряно от четверти до трети городского населения. Сам Фукидид тоже заболел, но выздоровел, тем самым приобретя иммунитет (по его словам, ни один человек не заболел ею дважды), и помогал ухаживать за больными. Его описание чумы вызвало много споров среди медицинских специалистов, которые в конце концов пришли к выводу, что это была бубонная чума, аналогичная той, что в последующие века несколько раз свирепствовала в Европе.

Фукидид составил подробное описание болезни: «Эта болезнь, начинавшаяся с головы, постепенно охватывала все тело, и, если человек проходил через самое худшее, она часто перекидывалась на конечности, оставляя свои отметины на гениталиях, пальцах рук и ног. Некоторые выздоравливали, расставаясь с конечностями или глазами. Некоторые, не успев оправиться, теряли память и не могли сказать, кто они, узнать своих друзей и знакомых».

Далее он пишет о моральном влиянии чумы на жителей Афин: «…с появлением чумы в Афинах все больше начало распространяться беззаконие. Поступки, которые раньше совершались лишь тайком, теперь творились с бесстыдной откровенностью. Действительно, на глазах внезапно менялась судьба людей: можно было видеть, как умирали богатые и как люди, прежде ничего не имевшие, сразу же завладевали всем их добром. Поэтому все ринулись к чувственным наслаждениям, полагая, что жизнь и богатство одинаково преходящи».

Перикл с грустью признавал, что чуму он не предвидел. Не мог он предвидеть и того, что сам ее подхватит. Горожане обвинили его в том, что по его инициативе в Афинах было собрано так много людей, в результате чего жертв чумы стало больше. Он был отстранен от должности и умер, ослабленный болезнью, безмерно страдая от того, что его возлюбленные Афины так страдают по прихоти судьбы.

Несмотря на эту катастрофу и тяжелое военное поражение 424 года до н. э., Афины выстояли и стали еще сильнее. Их флот еще никогда не был таким могущественным, науки и искусства никогда не расцветали так пышно. Жизнь в городе била ключом, как никогда раньше. Удивительно, но, несмотря на все испытания и превратности войны, лишь очень немногие из союзников Афин отступились. Определенно не их желание освободиться от имперских уз привело к поражению города.

Следует упомянуть об одном случае, когда взбунтовались жители острова Лесбос и его главного города Митилены, поскольку он вызвал знаменитые дебаты в народном собрании. Превосходство афинской системы над спартанской наглядно демонстрирует и тот факт, что даже в разгар борьбы не на жизнь, а на смерть большие проблемы обсуждались вполне интеллигентно, и обе стороны выдвигали разумные доводы. Одни представители собрания выступали за уничтожение жителей Митилен, другие были сторонниками умеренности. Клеон выступил так: «…не предайте самих себя, вспомните, как они расправились бы с вами, если бы одержали верх. Отомстите им теперь за то, чем они грозили вам. Не проявляйте мягкосердечия и не забывайте, что вы сами были на волосок от гибели. Покарайте их по заслугам и покажите остальным союзникам на примере митиленцев, что карой за восстание будет смерть. Когда они уяснят себе это, то вы сможете более энергично обратиться против ваших настоящих врагов пелопоннесцев, не отвлекаясь борьбой с собственными союзниками». Его отношение было суровым, но вполне логичным.

Противоположную точку зрения отстаивал человек по имени Диодот, о котором почти ничего не известно, за исключением разве что того, что он когда-то произнес одну из воистину благородных речей. Он сказал: «Я выступил здесь вовсе не в качестве защитника митиленцев или их обвинителя. Ведь спор идет не об их виновности, а о том, какое решение нам следует принять в наших собственных интересах. Если даже я и докажу, что митиленцы совершили тягчайшее преступление, то все же не стану из-за этого требовать казни, если только эта мера не в наших интересах. С другой стороны, если бы я и счел поступок митиленцев до некоторой степени простительным, то не просил бы пощады для них, если это нам во вред. По-моему, принимая решение, нам следует думать скорее о будущем, чем о настоящем моменте. И если Клеон особенно настаивает, что смертная казнь (если мы ее постановим) будет целесообразной мерой и в будущем обеспечит нас от восстаний союзников, то я, исходя из целесообразности для будущего, решительно утверждаю обратное. И я надеюсь, что вы не позволите ввести себя в заблуждение мнимой справедливостью доводов Клеона и не отвергнете моих полезных предложений. Вы раздражены на митиленцев, и потому вас могут увлечь доводы Клеона, более отвечающие этому вашему справедливому раздражению. Мы, однако, не ведем против них судебного процесса и должны рассуждать здесь не о справедливости, а о том,