Читать книгу "Лишние дети - Маша Трауб"

Митя, наверное, и хотел бы не улыбаться, но не мог. Он умел восхищаться, восторгаться и просто радоваться в отличие от всех нас, у которых еще в ясельной группе выбили эти чувства. Родители и воспитатели считали, что излишняя эмоциональность у ребенка – признак психического нездоровья. Нормальный ребенок должен быть послушен и тих. Он не имеет права кричать, орать, плакать, громко смеяться, грустить. Из нас с младенчества выбивали все эмоции и присущий только детям интерес к жизни. Из Мити все это выбить не удалось. Он на прогулке мог найти муравьев и смотреть, как они дерутся за крошку хлеба. Тут же придумывал муравьям имена и целую историю о том, как эта крошка попала именно сюда и куда ее сейчас потащат. Все его истории были веселыми. Он очень точно подмечал детали. Именно Митя как-то сказал, что попугай (еще до того, как я его придушила) очень похож на саму заведующую. Особенно прической. Мы все тогда смеялись. Но мы хохотали зло, а Митя – по-доброму. Он говорил, что повариха тетя Света похожа на кастрюлю с манной кашей – железная снаружи, но мягкая, без единого комочка, внутри. А Люська – на запеканку из макарон. Остатки, залитые яйцом. Не блюдо, а не пойми что. Куда лучше – макароны отдельно, а яйца в омлете. Зинаиду Петровну он сравнивал с клюквой в сахаре; нам иногда давали ее на полдник. Сверху вроде в сахаре, а как раскусишь, то кислятина такая, что зубы сводит. Митя отличался от нас. И за это его все любили. Поэтому то, что произошло потом, потрясло всех без исключения. Даже Светка Иванова с Ленкой Синицыной плакали и обещали все рассказать родителям, которые были знакомы с заведующей. Но не рассказали, гадины.

В тот день ничего не предвещало беды. Тетя Катя дремала на своем стульчике, а мы были предоставлены сами себе. Мальчишки затеяли игру в салки, потому что изнывали от скуки – из-за отсутствия воспитательницы мы не лепили поделки, не учились считать яблоки и не выводили закорючки в прописях. Кто-то из мальчишек пробегал мимо шкафа и задел рукой коробки с конструкторами. Эти конструкторы никто не любил. Из железяк, склизких на ощупь и устрашающих на вид, предлагалось собрать машину, трактор или танк, но справиться с заданием мог только умный Стасик. Для остальных, даже мальчиков, разобраться в схемах, запчастях и прикрутить все шурупы куда надо, оказывалось немыслимой задачей. Да и в итоге получалась страшенная машина, из которой торчали во все стороны гайки. Стасик собрал из конструктора трактор, и тот так и стоял на верхней полке шкафа – разобрать его никто не решался, потому что потом не соберешь ни за что в жизни. Все конструкторы были сложены в шкафу на отдельной полке. И именно они и упали, прямо на пол, а не на ковер. Грохот стоял на всю группу. Тетя Катя проснулась, подскочила на стуле и схватила первого попавшегося под руку ребенка. Попавшимся ребенком оказался Митя, который покормил рыбок в аквариуме и просто проходил мимо.

Тетя Катя затащила его в кладовку, где после ликвидации склада Елены Ивановны хранились ведра, швабры, запасные матрасы, и закрыла дверь на ключ. Мы начали убеждать тетю Катю, что Митя вообще ни при чем, он даже не бегал, а рыбок кормил. Виновники происшествия тут же признались, что это они бегали и уронили коробки, и готовы были понести наказание за Митю. Но тете Кате было все равно. Она никого не желала слушать.

Нянечка вернулась на свой стул и задремала. Мы на цыпочках подходили к кладовке и пытались поддержать Митю. Шептали, надеясь, что он нас слышит. Стасик читал ему вслух сказку. Но из кладовки не доносилось ни звука, и было непонятно – слышит нас Митя или нет. Когда тетя Катя очнулась от дремоты – наступило время обеда, и Люська привезла кастрюли, – мы стали умолять выпустить Митю, который ни в чем не виноват. Тетя Катя долго не могла понять, о чем мы ей говорим. Она и забыла, что заперла ребенка в кладовке. Наконец, она открыла дверь. Митя вышел спокойно и казался с виду спокойным. Мы все бросились к нему. Митя улыбался как обычно, и мы обрадовались – все обошлось. Но уже на вечерней прогулке он не стал с нами играть в «салки – ножки навесу» и в «колечко-колечко», хотя очень любил эти игры и мы специально для него их затеяли. Первым заметил странности, естественно, Стасик.

– Митя молчит, – сказал Стасик, – даже про птиц и кормушку не стал разговаривать.

Митя очень любил птиц, животных, насекомых, и, если бы не он, наши аквариумные рыбки сдохли бы от голода, как и черепаха. Только Митя следил за тем, чтобы они нормально питались даже в отсутствие воспитательницы. Про животных Митя мог рассказывать часами, забывая о том, что не произносит половины звуков. Он рассказывал настолько интересно, что мы все тоже не замечали, что он плохо говорит. Если Митя не поддержал разговора про птиц и кормушки – развешанные на деревьях пакеты из-под молока с вырезанными окошками, – значит, действительно случилось страшное.

На следующий день Митя опять молчал. Но он кормил рыбок и улыбался. И на следующий день тоже. Стасик пытался его разговорить. Не потому, что переживал, а потому, что не любил, когда что-то шло не так, как раньше, и на вопрос не находился ответ. Благодаря настойчивости Стасика, который каким-то образом смог вытащить из Мити пару слов, мы узнали, в чем дело. Митя после нескольких часов, проведенных в темной кладовке, стал заикаться. Причем сильно. Если раньше он тут же начинал тараторить, то теперь долго пристраивал язык во рту, чтобы издать хотя бы звук. Он пытался, но не мог. Как будто ему на горло кто-то наступил, как на шланг для полива. Когда тетя Роза поливала деревья и цветы на клумбах, растягивая длинный шланг, кто-нибудь обязательно на него наступал, после чего шланг плевался водой и шипел. Но если со шлангом все понятно, то с Митей мы не знали, что делать. Это казалось по-настоящему страшным. И обидным. Митю нельзя наказывать, он вообще был самым лучшим ребенком из всех из нас.

Я вдруг ясно поняла, что в любой момент может случиться что-нибудь страшное. Например, можно вдруг начать заикаться. Так, что слова из себя не выдавишь. И никто, совершенно никто не будет в этом виноват. И никто не понесет наказания. А еще я убедилась в том, что самые ужасные расправы достаются тем, кто их вовсе не заслуживает. Если бы меня заперли в темной кладовке, я бы, конечно, выдержала. Но Митя не смог. Он был слабым. А я уже была сильной. Как и Стасик. Он бы тоже выдержал, начав складывать в уме числа или придумав себе другое занятие, которое позволило бы ему не обращать внимания на страх. А Митя сильным не был. И сидение в кладовке не сделало его сильнее. К сожалению. Он все еще улыбался. Но не говорил. Мы все просили его рассказать про рыбок. Светка даже принесла из дома новую рыбку для аквариума, чтобы порадовать Митю. Он, казалось, обрадовался новой рыбке и улыбнулся Светке. Даже попытался пристроить язык и выдавить что-то вроде «спасибо». Но смог лишь промычать что-то. Светка заплакала. Даже Ленку произошедшее с Митей изменило. Она сказала, что все расскажет своему папе, чтобы тетю Катю наказали. И я не сомневалась в том, что точно расскажет: не тот случай, чтобы врать. Но шли дни, а тетя Катя как спала на своем стульчике, так и продолжала спать. А Митя из группы исчез через неделю. Больше не появлялся.

– Тетя Люся, а где Митя, вы не знаете? – спросила я Люську, когда помогала на кухне.

– Его перевели в логопедический садик, – ответила Люська. – Он давно плохо на вас влиял. Еще Елена Ивановна предупреждала, что его нужно перевести, чтобы вы не начали за ним повторять. Она считала, что его нельзя держать с нормальными детьми. Ну, его родители это наконец поняли и забрали. Там, в другом садике, он будет с такими же, как и он. Ему станет легче. Ты должна радоваться. А то дурной пример заразителен – ты бы тоже перестала нормально говорить.