Читать книгу "Владыка ледяного сада. Носитель судьбы - Ярослав Гжендович"

Она захлопала в ладони и, топая, прогнала женщин в другое помещение, под хоровые протесты, хихиканье и дикие визги. В пару осталось совсем немного дыма от хархаша, однако женщины сидели здесь довольно долго и все были одуревшими.

А потом она потянулась за кувшином и налила мне в деревянный кубок.

– Выпей, крысеныш, – сказала. – Тебе не помешает.

Прозвучало это зловеще.

В кубке была амбрия, смешанная с пальмовым вином и капелькой смолы. Я выпил немного, остальное украдкой выплюнул. Смильдрун отпила глоток прямо из кувшина, а потом фыркнула вином на камни и мощно чихнула. Ее обычно прекрасные волосы были совершенно мокрыми и приклеились к черепу, а потому она выглядела как огромная раздутая жаба.

Я, подумав, протянул в ее сторону кубок, и на этот раз ничего не стал выплевывать.

– Отдай-ка кубок, – тотчас же потребовала она. – Ты еще мал для такого.

Я когда протянул руку, она вдруг накинула на нее ременную петлю и затянула ее, а потом привязала к лавке. Я замер, склоненный, дернул ремень на пробу. Ничего.

– Ты все еще грязный, – заявила она, взяв в руки розги. – Все еще.

Мне не слишком хочется рассказывать, что было дальше. И дело даже не в порке, а в том, что пришлось сделать змее, притаившейся в листве. Поскольку я понял, чего желает та женщина, и знал также, что я должен ей это дать, хотя более всего желал ее убить и хотя вызывала она во мне отвращение. Даже резкий ее запах, когда она танцевала вокруг меня, размахивая розгой, – мускусный, – был невыносим, как запах бритой медведицы. Я также знал, что если все пойдет так, как Смильдрун желает, судьба моя станет такой же, как и у других молодых рабов. Она прожует меня и выплюнет. Смильдрун казалось, что мне повезло, однако, это я должен заключить ее в узы.

А я был научен моей сладкой учительницей и любовницей. Моей мудрой Айиной, которая сказала мне, что то, что происходит между мужчиной и женщиной – это война.

И на этот раз это и правда была война. Битва на жизнь и смерть.

Она хотела подчинить меня, волочить по земле, царапать и пинать. Хотела трепать меня за загривок, как щенка. Хотела заставить меня лизать ей ноги. Хотела заставить делать все, что только придет ей в голову.

Я позволил ей.

И использовал это. И знал как.

И постепенно растопил ее, будто воск, делавшийся в моих руках все мягче и мягче.

Это было жестоко и отвратительно. В этот миг она была величайшим моим врагом, а мне приходилось оставаться чувственным и сладчайшим, как амброзия с медом. Я сумел, поскольку прикрывал глаза и чувствовал Айину. Чувствовал ее запах, прикасался к ее бархатным бедрам вместо ороговевшей, кудлатой и обвисшей кожи Смильдрун. Вместо слоев жира вспоминал тонкую змеиную талию и круглые, твердые ягодицы. Вместо похотливого смеха слышал я голос Айины. Чувствовал я вкус Айины, будто бы она на миг вернулась с Дороги Вверх, чтобы оказаться в моих объятиях. Снова. Только Айина и я.

И на короткий миг я дал сверкающей от пота Смильдрун то, чего никогда не давал ей ни один мужчина. И сразу забрал, чтобы она верила: я сумею открыть ей страну счастья, и – чтобы она желала еще. И чтобы она поняла, что не сумеет вырвать этого силой, что с помощью плети и кандалов она сумеет получить лишь то, что и всегда.

Когда я возвращался в наш сарай, меня переполняло отвращение к самому себе и ко всему миру. Я знал, что именно я получил, и что это было необходимо. И я сохранил малую часть гордости лишь потому, что ни разу не подумал о Воде. Словно бы таким образом я мог уберечь ее хотя бы от чего-то. Айина все поняла бы, и потому она была со мной, чтобы добавить мне сил. Вода – нет.

Бенкей все еще ждал подле очага, пытаясь жечь разные листья в своей трубке, но лишь кривился и то и дело выбивал ее.

– Война – это торжество необходимости, – сказал он, вручая мне кувшин. – Я немного сохранил. Выпей, тохимон.

– Если пять кувшинов не смыли тот вкус… – сказал я, и мы оба рассмеялись, хотя я – с горечью.

Через несколько дней под город съехались купцы и разбили лагерь на том же месте, что и всегда. С повозок их сняли колеса, а снизу прицепили полозья, и волы исходили паром под длинной зимней шерстью. Я высматривал между ними девушку, которая тоже приехала на санях. На ней был панцирь из твердой кожи и меховой колпак, усиленный бармицей. На плаще ее был круг материи, на котором багряной нитью вышито было существо с крыльями и головой хищной птицы, туловищем льва или леопарда. Я знал, что такие создания зовутся грифонами.

Только через два дня я сумел подойти к девушке в одиночестве, с рогом горячего пива.

– Харульф? – спросил я, указывая на шитье на ее плаще. – Читающий-на-Снегу? Я знать Харульф. Харульф Люди Грифоны. Хороший человек.

Она нахмурилась и взглянула на меня сверху: была очень высокой. Оперлась ладонью о рукоять меча.

– Ты что-то знаешь о моем свояке? – спросила.

Я посеял еще одно зерно.

Глава 5. Ледяной сад

Радость глазампрочь не гони,видеть им дай усладу взора;эти стены златыеокружают злаченый чертог,руки мои здесь меня держат.[5]

«Svipdagsmál» – «Речи многомудрого»

Море бьется, рычит, катит валы зеленоватой воды. Ветер срывает с волн клочья пены, сечет острым, мелким льдом. А мы плывем. Там, куда направлен нос драккара, вода спокойна, самое большее, морщит ее малая волна под порывами яростного ветра. Эдакое малое пятно гладкой поверхности, случайно легшее меж волнами.

Оно всегда там, куда направлен нос ледяного корабля. Водяные горы, увенчанные рваными гребнями, расступаются между нами, проваливаются на миг в глубины, разглаживаются там, где мы собираемся проплыть. Порой небольшая – для всего этого водного хаоса – двух-трехметровая волна разбивается о торчащий в небо штевень с головой дракона, омывает ледовую палубу, замерзает сосульками на челюстях дракона и обрастает пучками игл по шпангоутам. Корабль слегка раскачивается, карабкаясь на длинные, покатые волны, которые появляются для него одного, пока шторм выглаживает перед ним путь. И мы плывем – на север. Можно спать, если кому-то не мешает морская болезнь, можно сидеть в кают-компании, в слабом свете мерцающих в аквариумах рыб, и попивать грифоново молоко с водой, как это делает Грюнальди, или раскачиваться с мертвенно-бледным лицом и пустым кубком в руках, как Сильфана и Варфнир, или спать часами, как Спалле.

Странные валки медленно сгорают в печке лиловым пламенем, ледовой корпус тверд, а мы сидим в тепле и сухости. Рык шторма доносится, будто издали. Сразу за бортами – шипение пены и хлюпанье воды, когда омывают нас волны.

Это не я выглаживаю путь перед носом, это не я утихомириваю шторм. Корабль сам реализует свою таинственную программу и везет нас в водно-ледяной хаос, метель и черное небо. Корабль плывет на север через разъяренное море, но никто не стоит у руля.