Читать книгу "Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров"

Ю. Сербский: — Относительно профессиональных качеств Артамонова Верховский отзывался очень хорошо. Во всяком случае, такое впечатление он вынес от первой встречи с ним. Вообще, судя по записям в дневнике, Верховский не так уж часто встречался с полковником, а после 17 февраля про него не упоминал, встречался только с его женой.

Автор: — Направляясь за границу, Артамонов взял со своего молодого друга обещание постоянно информировать его обо всем происходящем. Но три телеграммы якобы куда-то пропали…

Ю. Сербский: — Телеграммы, как мне представляется, вернулись в Белград и были положены в сейф. Вопрос в том, кто мог их туда положить…

Автор: — …А дошедшее до Артамонова письмо (от 7/20 июля), можно сказать, дезинформировало получателя. В критические предвоенные дни капитан русского Генерального штаба — а ума и чувства реальности ему не занимать, в чем легко убедиться, прочитав «Россию на Голгофе»! — убеждает своего маститого коллегу, что в Белграде тишь да блажь, ничего опасного не предвидится, поэтому отпускник может не торопиться с возвращением. Если это не сознательная мистификация, то явный провал, и провал двойной (оба сели в калошу!)… Хорошо, эти ляпы еще как-то можно объяснить: и на старуху бывает проруха. Но зачем Верховский мистифицирует обстоятельства своего отъезда из Белграда? В книге «На трудном перевале» читаем:

1 августа 1914 года от дебаркадера белградского вокзала отходил последний поезд. Люди бежали из столицы Сербии, над которой рвались первые австрийские снаряды.

Я сидел у окна вагона 2-го класса. Напротив меня сидел молодой немец.

В качестве офицера Генерального штаба я приехал в Сербию с заданием изучить причины ее побед в борьбе с Турцией и Болгарией и теперь спешил возвратиться в штаб 3-й Финляндской стрелковой бригады. Мой визави, коммивояжер крупной германской экспортной фирмы, лейтенант запаса кирасирского полка 1-го Восточно-прусского корпуса, ехал также по вызову своего начальства в Кенигсберг.

Оба мы с тревогой смотрели на уходивший вдаль город, окутанный дымом и пламенем пожаров, возникших в результате вражеской бомбардировки. Последние газеты, вышедшие в Белграде до начала бомбардировки, были наполнены статьями о надвигавшейся всеевропейской войне. Мой сосед по купе не мог примириться с этой мыслью.

— Не может быть, — говорил он мне, — чтобы из-за этой глупой истории на Балканах разгорелась война в Европе. Нам, немцам, нужен мир и только мир, для того чтобы производить и торговать…

Не могу сказать, что я отнесся к нему с полным доверием. Война между Россией и Германией не была для меня неожиданностью. Я уже давно читал труды немецкого историка Трейчке, который откровенно рассматривал всех славян, и русских в том числе, как «навоз для германской нивы». Мне знакомы были также «творения» одного из руководителей военной мысли Германии генерала Бернгарди, писавшего о том, что Германия оставит побежденным только одни глаза, для того чтобы они могли оплакивать свой позор[210].

Между тем в книге «Россия на Голгофе» АИВ утверждает, что 1 августа он уже был в своем полку!

Ю. Сербский: — Книга «На трудном перевале» увидела свет в 1959 году в сильно искаженном виде: была переработана и сокращена почти в три раза. Иначе ее отказывались печатать. Зная это, нужно осторожно относиться к тексту (поди разбери, какие даты были в первоначальном варианте). Вышла она только благодаря сыну генерала, Николаю Александровичу: он переписывал ее несколько раз по требованию Военного издательства (Военгиза). Сама рукопись, вероятно, пропала. Во всяком случае, так считает наша родственница Л. А. Верховская (сейчас монахиня Зосима), которая навещала Исхака Файзвахманова, воспитанника Николая Александровича, в начале 1990-х.

Н. А. Верховский (1910–1985) был очень активным человеком. С рукописью его отца приключилась детективная история (достаточно сказать, что с осени 1941-го по середину 1944 года она пролежала в сарае под дровами, где была спрятана домработницей-немкой), но я не удивляюсь, ибо все, что связано с АИВ, окутано какой-то гоголевской мистикой. Николай Александрович работал санитарным врачом в Архангельске, затем в Москве — терапевтом, зав. отделением и главврачом поликлиники, наконец, главврачом по обслуживанию дипкорпуса; женат не был. Воспитал троих беспризорников. С семьей одного из них, вышеназванного Исхака, прожил как отец и дед много лет — с 1960 года до своей кончины.

Его брат, Игорь Александрович (1918–1984), стал крупным экономистом. Во время паники в Москве 16 октября 1941 года, оставшись один в автохозяйстве, возглавил его и до конца войны работал на этом предприятии. После войны преподавал в Московском инженерно-экономическом институте, защитил кандидатскую диссертацию. Затем перешел в научный институт, был пионером в области статистики автотранспорта. На пенсию вышел в должности зам. начальника отдела транспорта Госплана СССР, скончался в Москве. По нашим сведениям, в его семье никакого архива не было, а то, что было, хранилось у Николая Александровича и часть у второй жены его отца — Натальи Сергеевны Веревкиной (1885–1977).

Ей тоже пришлось претерпеть как «члену семьи изменника родины». Александр Иванович был ее вторым мужем. Под арестом— с сентября по декабрь 1937 года, а в июне 1938 года начались ее лагерные страдания: сначала в мордовской Потьме, затем под Джезказганом. До ареста работала микробиологом в лаборатории Зильбера, которая описана его братом, писателем В. Кавериным, в романе «Открытая книга». Вернувшись в 1957 году в Москву, поступила в НИИ стройматериалов, стала кандидатом химических наук. Оставила воспоминания о 30-х годах.

Автор: — Помянем этих достойных людей добрым словом… Да, книгу «На трудном перевале» почти наверняка переписывала чужая рука: это даже из Лондона заметил эмигрантский историк Г. Катков: «Кое-где книга неуклюже обработана официальным марксистским редактором» и представляет собой «смесь подлинных воспоминаний, надуманных рассуждений, легенд и категорических объяснений…». Верховский для него — «характерная фигура авантюриста эпохи русской революций» [211] . Тем не менее эпизод с отъездом из Белграда аутентичный, редактор его пощадил, сохранив колоритную мизансцену в вагоне, но… это выдумка!.. Да и не мог Верховский 1 августа покинуть Белград поездом в северном направлении: поздно вечером 28 июля сербские четники (из отряда воеводы Йована Стойковича-Бабунского) спешно взорвали Савский железнодорожный мост, и Артамонов слышал взрыв, направляясь в Ниш.

XIII. НА ВОЙНУ!..

Ю. Сербский: — Верховский был отправлен в Сербию из Финляндского полка, куда и вернулся. Вот его первая запись в «России на Голгофе» (полное название: Россия на Голгофе. Из походного дневника 1914-18 годов):