Читать книгу "Последние из Валуа - Анри де Кок"

Как мы помним, отец Фаго провел ночь в доме Жана Крепи. Там-то старика и обнаружил гасконец.

Они тотчас же отправились в Сен-Лоран, где отец Фаго, помимо прочего, должен был отвести Тартаро к одному крестьянину, продававшему лошадь.

Жером Брион даже немного обиделся, когда узнал, что по поводу денег обратились не к нему, а к кому-то другому. Конечно, он отнюдь не богат, что правда, то правда, заявил он, но для слуги мадемуазель Бланш у него всегда бы нашлось несколько экю.

– Я в этом и не сомневаюсь, мой друг, – с улыбкой ответила крестьянину молодая графиня, – но если вы отдадите ваши экю моему слуге, у вас ничего не останется для меня самой, а кто знает, сколько времени мне придется провести на вашем иждивении?

– На моем иждивении!

– Госпожа графиня совершенно права, – сказал Жан Крепи, – деньги вам всем сейчас пригодятся, Жером. Думаю, обратившись к отцу Фаго, господин Тартаро поступил весьма мудро.

В три часа возвратился довольный Тартаро, который вел под уздцы крепкую пегую лошадку, возможно, и не шедшую ни в какое сравнение с английскими или нормандскими скакунами, с ее-то обвислым крупом и короткой шеей, но довольно живую и полную огня и задора, да к тому же стоившую гасконцу всего тридцать пистолей.

– Бьюсь об заклад: с этим жеребцом и двадцатью оставшимися у меня пистолями, – сказал солдат, – я доскачу до Парижа всего за неделю.

– Пусть будет две, – промолвил Жан Крепи. – Так вы хоть лошадь не загоните, а нас этот срок вполне устроит.

Обед уже стоял на столе, и после того, как гасконец плотно покушал, Бланш дала ему последние указания.

Что бы ни случилось – и Тартаро ей в том поклялся, – он никому, ни единой живой душе не должен проболтаться о том, что она жива.

Как только он разыщет в Париже графа Филиппа де Гастина, он должен сообщить об этом ей, в письме, адресованном Жерому Бриону.

Таким же образом, ежемесячно, он должен докладывать о том, что граф занят своим возмездием.

«Занят своим возмездием» – этих слов будет достаточно; подробности Бланш узнает позднее из уст мужа.

– Будьте осторожны и бдительны, – сказала Бланш в завершение своих наставлений. – Полагаю, не стоит и говорить о том, чтобы вы были храбры и преданны, – я уверена в том, что вам эти качества присущи.

– Не беспокойтесь, госпожа: все будет сделано в лучшем виде, – промолвил Тартаро. – Бррр!.. Если я лично не доставлю вам с полдюжины пар ушей тех мерзавцев, что сожгли Ла Мюр, это будет означать лишь то, что один из них, более ловкий, чем я, перерезал мне горло!

Наконец гасконец припал губами к изящной ручке, грациозно протянутой ему молодой графиней, расцеловал в обе щеки своего друга Альбера, его отца, Жана Крепи и Женевьеву с дочерьми, Антуанеттой и Луизон.

«Возвращайтесь!» – прошептала ему на ушко последняя.

Возвращайтесь! Естественно, Тартаро хотел вернуться!

Возможно ли прожить полтора месяца в одном доме с двумя миловидными девчушками так, чтобы хотя бы ни в одну из них не влюбиться? Тартаро любил Луизон. И раз уж та так заклинала его вернуться, вероятно, и она любила Тартаро! Почему нет?

Гасконец запрыгнул в седло.

– До свидания! – сказал он, отчаянно заморгав, дабы отогнать уже готовые пролиться слезы.

– До свидания! – отвечали в унисон семь голосов.

Тартаро пустил лошадь рысью и уже через несколько минут был на Гренобльской дороге.

Часть вторая. Преступления Тофаны

Глава I. О необычных встречах, которые состоялись у Тартаро в начале его путешествия, и о выгоде как для него самого, так и для графа де Гастина

Первым населенным пунктом на пути следования Тартаро был Монтеньяр, небольшой поселок, отстоявший от Ла Мюра на четыре льё.

Смеркалось; чтобы поберечь лошадь, солдат решил путешествовать лишь в светлое время суток, поэтому он заночевал в Монтеньяре, а с рассветом вновь отправился в дорогу.

К шести утра он был уже в Визиле, от которого до Гренобля оставалось два льё. На въезде в город стоял приличный с виду трактир, на вывеске которого значилось: «Образ святого Иакова». Тартаро вдруг почувствовал, что проголодался.

– А что, если мы позавтракаем в «Образе святого Иакова», а, Фрике?

Фрике – то было дружеское прозвище, которым он нарек свою лошадку[13]. Так вот, Фрике весело заржал. Вероятно, он тоже хотел кушать. Он отвечал: да.

– Что ж, раз тебе это место подходит, так мы и сделаем, – сказал Тартаро.

И, придя к согласию, животное и человек въехали во двор трактира.

Несколькими минутами позже у «Образа святого Иакова» остановился и другой всадник. Этот, напротив, ехал из Гренобля и был высок, темноволос и смугл лицом.

В сущности, почему бы нам и не сказать сразу, что это был за всадник и что он забыл в этих краях?

Вы, конечно, помните, что Тофана, доверяя скорее своим инстинктам, нежели глазам, увидев шевалье Базаччо – для нее – Филиппа де Гастина, несмотря на некоторое различие в деталях и проявленную им в отношении нее полную безучастность – решила во что бы то ни стало выяснить, обманули ее эти инстинкты или же нет?

С этой целью, в тот же день, спустя буквально пять минут после ее встречи с этим так называемым неаполитанским вельможей, Великая Отравительница сказала Орио:

– Сейчас же отправишься в Ла Мюр. Догадываешься зачем? Я желаю знать наверняка, погиб Филипп де Гастин в замке вместе с другими или же имеются хоть малейшие сомнения в том, что дез Адре его убил. Чтобы выяснить это, ты не только расспросишь жителей деревни и ее окрестностей, но и доедешь, если понадобится, до Ла Фретта, где переговоришь с бароном и солдатами. Палач и его помощники не могут ошибаться относительно судьбы своих жертв – они все видели собственными глазами! Мне нужна полная уверенность. Добудь мне ее. Езжай и возвращайся поскорее. Я буду тебя ждать.

– Сейчас же отправлюсь; только лошадь оседлаю, – ответил Орио.

Как вы уже поняли, именно он был тем человеком, что въехал во двор «Образа святого Иакова» 21 июня, спустя всего пару минут после того, как там появился Тартаро.

На то, чтобы преодолеть более ста тридцати льё, у Орио ушло всего пять суток. Правда, он мог себе позволить пользоваться услугами почты. Почты, работа которой была в то время еще не так хорошо отлажена, как несколько позднее, при Генрихе IV, но которая и тогда уже оказывала весьма значительные услуги.

Через каждые четыре льё на главных дорогах Франции стояли дома, где путешественники, желавшие прибыть в конечный пункт их следования поскорее, находили то, что гарантировал им один из указов Людовика XI – «быстрых лошадей с надетой сбруей, способных галопом промчать перегон до следующей почтовой станции».