Читать книгу "Солнце внутри - Маргарита Зверева"

Наконец наш корабль остановился перед высокими воротами, через которые виднелись огни, освещающие дорожку. Дорожка вела к весьма большому строению. На одной из колонн я заметил камеру, и тут же ворота издали тяжелый скрип, встрепенулись и медленно открылись. Через такие ворота въезжать на «Роллс-Ройсе» было в самый раз. Если до этого меня не отпускало чувство, что такая помпезность не совсем к месту, то теперь она вполне органично вписывалась в окружающее пространство. Центральная дорожка была предназначена для пешеходов, хотя я сомневался, что кто-либо приходил сюда пешком, и нам пришлось объезжать по кругу. Даже в темноте можно было различить точно вымеренный, геометрический рисунок клумб и фигуры живописных чудовищ на бьющих фонтанах. К тому же с такого ракурса удобно было рассматривать фасад светло-желтой виллы, а рассматривать там было много чего. Масштабы трехэтажного здания с башенками угадывались и в ночном мраке, а подсветка удачно подчеркивала ажурные детали на окнах, колоннах и у элегантно изогнутой лестницы, ведущей к углубленной входной двери. «Наверное, посетителей специально пускают в объезд, чтобы похвастаться красотами. Как Гитлер, который прокладывал автобаны не абы как, а так, чтобы путешествующим открывались наиболее живописные ландшафты рейха», – усмехнулся я про себя и тут же постыдился такого сравнения.

«Роллс-Ройс» плавно остановился перед лестницей, и водитель вышел, чтобы открыть нам двери. Вернее, в первую очередь Барону, так как в Париже водитель себя такой услужливостью не утруждал, вспомнил я. Стоило мне выйти, как сквозь холодный воздух до меня донесся сладкий цветочный запах. Пока выходил Барон, я поднял глаза к небу и увидел несущиеся мимо полной луны острые черные облака, хотя ветра я и не чувствовал. Сквозь облака отчетливо виднелись звезды в глубинах изогнутого над нами купола атмосферы. За мной грузно отчалил «Роллс-Ройс», и я повернулся к дому. В одном из окон на втором этаже быстро задернулись шторы.

– Это дом директора Рейксмузеума? – спросил я Барона.

– Нет, общага государственных депутатов, – съязвил он, восходя на мраморные ступени. – Не задавай вопросов, на которые заранее знаешь ответы, Адам.

Несколько смутившись, я последовал за Бароном. Перила были сделаны из того же гладкого белого мрамора, что и ступеньки, и я невольно провел по ним ладонью. Наверху перед деревянной массивной дверью висел большой фонарь, несмотря на обильную подсветку просторного портика, а перед белой дверью стоял портье в длинном гусарском жакете. В руках он держал золотой поднос небольшого размера, и я уже приготовился плевать на часы, но, приблизившись, увидел, что поднос пуст. Как зеркало, он ловил свет фонаря и так безудержно притягивал к себе взгляд, что можно было почувствовать себя сорокой. Барон вынул из внутреннего кармана сложенный пополам плотный листок бумаги и положил его на переливающееся золото.

Учтиво поклонившись, портье открыл дверь, и мы словно ступили в гробницу Тутанхамона. Легкий джаз долетел до нас еще до того, как глаза успели выхватить из мраморно-бархатного изобилия хоть одну деталь интерьера. С первой ноты было понятно, что музыка живая: так свободно и раскатисто звук мог течь только напрямую из инструмента. Совершенно человеческий голос саксофона летел и кувыркался, скользил по мрамору и скатывался по перилам. Губы мои сами по себе растянулись в улыбку, а плечи расслабились, несмотря на внушающий некий трепет холл, в котором мы оказались. Внешняя помпезность и круговая форма сада продолжались и внутри. Направо и налево от нас на открытый второй этаж тянулись тяжелые мраморные лестницы, а над нашими головами нависала громадная люстра из тысяч хрустальных капель, сходящихся клином, который указывал на пол в четких черно-белых квадратах. Под нашими ногами пробегала пурпурная ковровая дорожка, манящая за собой в глубь дома. Глубь эта проступала сквозь открытый проход перед нами и притягивала меня, как магнит.

Совладав со своим порывом своевольно последовать течению, я поднял взгляд к парапету на втором этаже. Почему-то мне казалось, что хозяин этого особняка должен появиться именно там с бокалом шампанского в руке и помахать нам, словно король.

– Ну что, ранние птахи? – услышал я высокий мужской голос с неслыханным доселе акцентом и поспешно опустил глаза вниз.

По пурпурной дорожке к нам приближался высокий стройный мужчина в изумрудном костюме и с рыжими волосами, лежащими жесткими залаченными волнами на голове. Руки его были так же широко распахнуты, как улыбка тонких губ на белом лице, и в одной из них он действительно держал бокал шампанского. Подойдя к Барону, мужчина крепко вцепился в его руку и приобнял, со смехом поприветствовав его шутливым ругательством. Я косился как на него, так и на моего спутника, который еще ни разу на моих глазах не подпускал к себе никого так близко, и не знал, на чем остановить взгляд. На невероятных ярко-зеленых глазах хозяина дома, обрамленных прозрачными ресницами и придающих его облику некое сходство со змеем; на драгоценных перстнях, ловящих свет люстры; на узорчатой ткани костюма, напоминающей одеяния людей на холстах Ренессанса, или на выстреливающих из бокала ниточках шампанского…

Пока хозяин дома и Барон обменивались грубыми любезностями, я успел рассмотреть волосы, в которых отсутствовала седина, и паутину морщин вокруг глаз. Белая кожа его казалась еще более светлой на фоне рассыпанных по ней тусклых веснушек, и их наличие совсем сбило меня с толку в плане определения возраста. Мужчина был молодым, но не слишком, хотя и напоминал своими повадками развязного мальчишку.

– И кого это ты привел? – обратил он наконец внимание на меня, и я смущенно потупил взгляд, как дебютантка.

– Это… – немного удивленно протянул Барон, как будто пытаясь вспомнить, кто я вообще такой и как тут оказался. – А, это мой юный друг Адам, – решил он в конце концов.

– Очень приятно. – Хозяин крепко сжал мою ладонь холодными пальцами, и я поднял голову. – И правда приятно, – сощурил он колкие глаза, все сильнее сжимая мою руку. – Иногда очень не хватает свежих, так сказать, лиц в нашем супе.

– Супе? – поднял я брови.

– Не судите строго, – отпустил он наконец мои ноющие пальцы и отступил на полметра. – Мой русский, к сожалению, далек от совершенства.

– Это когда ему угодно, его русский далек от совершенства, – проворчал Барон. – Мама Дирка русская, и надо сказать, что он унаследовал исключительно положительные ее качества. К которым, несомненно, относится и безупречное владение языком. Да, кстати, позвольте мне представить вас друг другу официально, господа. Дирк, это Адам, как я уже сказал. Молодой любитель поэзии Серебряного века и импрессионистов. Прямо из Москвы. В меру испорченный и депрессивный, крайне начитанный и вдумчивый. Все как надо, так сказать.

– Я никогда не говорил, что люблю поэзию Серебряного… – пробубнил я, чувствуя, как краснеет моя шея, но Барон не слушал меня.

– Адам, это Дирк Ван Дорн. – Барон положил ладонь на плечо мужчины. – Не кто иной, как директор самого Рейксмузеума. Честно, Дирк, я никогда никому не завидовал, но тебя готов убить на месте.

– Как прелестно! – звонко рассмеялся директор, перед тем как снова пытливо всмотреться в мое лицо. – Вы напоминаете мне молодого Кафку, Адам. Та же светлая трагичность, скрытая под напряженными скулами. А еще вы красивы. Это понравится нашим девочкам.