Читать книгу "В плену - Лана Черная"

– Алиса, – он разворачивает ее за плечи лицом к себе, – я…

– Не надо, – и тонкие пальчики на его губах. И поцелуй, легкий, с привкусом слез. – Я знаю все, что ты скажешь. Не надо. Это не имеет значения. Ничто не имеет значения.

– Имеет, – возражает Марк. – Ты имеешь значение. И я хочу, чтобы ты была в безопасности. Поэтому…

– Я должна уйти, верно? – и снова понимание в ее голосе.

Марк лишь кивает. А потом берет ее лицо в ладони.

– Я не знаю, чем все закончится. Но я должен быть уверен, что ты будешь жить. Понимаешь?

– А если я откажусь?

Он качает головой. А пташка кивает.

– Твоя взяла. Я уйду. Но если ты не хочешь, чтобы я была рядом сейчас, то… Не возвращайся. Никогда не возвращайся в мою жизнь.

И сбегает. За воротами ее ждет водитель. Марк наблюдает, как она садится в машину. И только когда серебристая «Ауди» скрывается из виду, закусывает кулак, сдерживая крик.

Часть 27

Алиса. Сейчас

Просыпаюсь от того, что мне плохо. Тошнота душит – еще немного, и меня вырвет прямо на постель. Пытаюсь встать, но голова кружится, темнеет перед глазами. Согнувшись пополам, дышу часто. Но становится только хуже, спазмы скручивают желудок и, зажав ладонью рот, бегу в ванную. Меня рвет долго. А потом я сажусь на пол, прислонившись виском к холодному кафелю стены, и не знаю, что делать. Я сейчас и до кровати не дойду, не то что до аптеки: руки-ноги трясутся, в голове серая муть. Посидев немного и умывшись холодной водой, кое-как добираюсь до постели. Неторопливо переодеваюсь, в аптечке нахожу активированный уголь в пожелтевшей упаковке. Даже если просрочен – хуже не будет. Выпиваю сразу пять таблеток, с трудом сдерживаю очередной позыв к встрече с умывальником, завариваю крепкий и сладкий чай. После второй чашки становится немного легче, и заставляю себя сходить в аптеку. По дороге перебираю все варианты причин моего состояния. Отравление отметаю сразу: накануне я не ела ничего, чем могла бы отравиться. И понимаю, что пять таблеток «угля» были лишними. Ну и черт с ними. А если не отравление, тогда что? Нервное истощение? Может быть. К тому же страдала уже чем-то подобным. Врач еще тогда решил, что я беременна. К счастью, не оправдалось. Моя вовремя случившаяся пневмония и, как результат, всевозможные анализы – развеяли сомнения врача. Зато прописанные им лекарства после обследования моей многострадальной головы избавили от головных болей.

Кое-как добравшись до аптеки, я вспоминаю, что скоро должны быть критические дни, а у меня нет ничего на этой случай, и меня вдруг осеняет, что все сроки уже вышли. И у меня банальная задержка. Задыхаясь морозным воздухом, вхожу в аптеку, выстаиваю в очереди и, дождавшись, пока в помещении не останется ни одного покупателя, покупаю штук пять разных тестов. Дома все как один показывают две полоски. А мне становится смешно. До слез и истерики, до новых приступов рвоты. А потом захотелось позвонить Марку, сообщить радостную новость. Останавливает одно: я выставила его из своей жизни. Впрочем, ему сейчас наверняка не до меня. Ловит своего преступника на живца.

Он сделал все, чтобы я ушла сама. И даже не попытался меня остановить, потому что по правилам его игры я должна была уйти. Чтобы жить, кажется, так он сказал. И я не стала его разочаровывать: ушла, старательно вымеряя каждый шаг, чтобы не упасть. Не сойти с ума. Потому что стоило остановиться, стоило обернуться и увидеть его глаза – я бы не смогла. Наверное, умерла бы на месте от той боли, что разрывала в клочья только склеенную душу. Он сшил ее из лоскутов, разгоняя страхи и уничтожая все мои предрассудки. Сшил как куклу, чтобы одним махом сжечь в пламени своих слов.

В то утро я слонялась по выстывшему дому, не находя себе места. Даже растопить печь и то не хватало ни сил, ни желания. Проще было тулуп натянуть да валенки обуть. Ничего не ела и почти не пила. А если и выпивала стакан ледяной воды, то едва удерживала его в себе. Впрочем, именно эта ледяная вода, колыхающаяся в желудке, напоминала, что я еще жива. А хотелось просто исчезнуть. Чтобы не было меня никогда, чтобы и не рождалась вовсе. Зачем, если никому оказалась не нужна? Мама умерла. И хоть я испытала тогда неимоверное облегчение, потом мне ее до жути не хватало. И я долго считала, что она меня бросила, что ей легче было сдаться, чем бороться ради меня. Отец тогда дома почти не бывал: уходил с петухами, возвращался за полночь, пропадал в своих мастерских. Теперь вот умер и папа. Антон, за отношения с которым я хваталась как за соломинку, предал. Мне казалось, я ему нужна. Вышло, что нет. И Марку я оказалась нужна лишь наживкой. И слова о его любви, и беспокойство в черном взгляде ничего не значили. Он больше не вернется в мою жизнь. Я больше его не пущу. Так и убеждала себя, раз за разом прокручивая в голове его последние слова. Вспоминая его взгляд, в котором читалось так много эмоций и ни единой, за которую я могла бы зацепиться и не поверить ему. Он говорил правду, каждым словом воздвигая между нами бетонную стену и режа и без того кровоточащее сердце. И эта правда убивала меня медленно.

И вот спустя чертову кучу времени я сижу у камина, который я все-таки заставила себя разжечь, пью горячий чай с сушками и рассказываю всю эту чушь маленькому человечку в своем животе, и вдруг в голове отчетливо слышу голос Марка: «Я хочу, чтобы ты всегда знала – ты мне нужна. И никогда не думай, что это не так. Что бы ни случилось. Ты нужна мне».

Слова как спусковой крючок. Я выхожу из дома, за калитку, в соседний двор, где наконец появилась хозяйка и горит свет. Дверь открывают сразу, словно ждали.

– Алиса? Ты вернулась? – женщина на пороге подслеповато щурится. – А я только от сестры вернулась, гляжу, у тебя свет горит. Как раз собиралась с гостинцами…

– Я хочу знать, зачем ты приходила к Марку пять лет назад, – спрашиваю в лоб, оборвав на полуслове. – Тетя Аня! – окрикиваю, переступая ногами, в ответ на ее молчание.

– Проходи.

В ее небольшом доме тепло и уютно, но одиноко. Только сейчас замечаю ее сгорбленную спину, поседевшую голову и испещренное морщинами усталое лицо. А еще грусть в ее зеленых глазах, обычно таких веселых и задорных. Сколько себя помню, она была рядом. Лучшая мамина подруга и, как оказалось, безответно влюбленная в папу. Вот только она никогда не пыталась его отбить. Просто любила. Маму, папу и меня. Всегда была неотъемлемой частью нашей семьи.

Она выглядит подавленной. Вздыхает устало.

– Я приходила за деньгами. И нисколько не стыжусь этого. Я готова была на коленях ползать, но…

– Ему это не нужно, – перебиваю. – Ему плевать на людей. И он не дал денег, верно?

Тетя Аня кивает.

– Но не совсем, – добавляет, усаживаясь напротив. – Деньги бы все равно не помогли. Они были… потом. Но ты все равно умирала.

– Откуда? Деньги потом появились откуда?

Я однажды спросила об этом у папы, а он лишь отмахнулся: «Добрые люди помогли». Кто именно, он так и не ответил. А еще все старательно избегали темы моей травмы. Особенно Антон. Он чувствовал свою вину как будто. Приходил ненадолго, избегал смотреть мне в глаза. Пока в одно утро я не взяла его за руку и не сказала: «Ты не виноват. Хватит меня избегать». И все стало как прежде.