Читать книгу "Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова - А. Солнцев-Засекин"

Русские должны с благодарностью запомнить имя Франтишека Мрняка.

Не враг, а брат

В момент объявления войны я был среди первых, которые ушли на фронт, и, говоря откровенно, с целью, при первой возможности перебежать на «неприятельскую сторону». Суждено было иное: вскоре, будучи ранен, я возвратился в тыл, чтобы по выздоровлении провести шестимесячный отпуск у себя на родине в Тршебеницах. Но в скором времени, очевидно, по чьему-то доносу я был вызван обратно в полк, который между тем был переведен из Часлава в негостеприимную Венгрию в город Большие Канижы. Будучи определен там к обучению призванных ополченцев, я прилагал все усилия, чтобы попасть обратно в Чехию, или хотя бы туда, где был бы уверен, что больше не услышу орудийного гула. Счастье мне улыбнулось. В первой половине октября м[есяца] 1915 года приказом по батальону было предписано командирам запасных рот составить списки людей, способных к санитарной службе. Я использовал эту возможность, и с помощью фельдфебеля В. Штербы мне удалось попасть в список, и я был отправлен в Кёсег, в больницу для пленных. Это было для меня большим счастьем. Отныне я мог с ласковым словом приблизиться к «неприятелю», братьям из России и Сербии, и облегчить им горькую участь пленника.

Больница для пленных в Кёсегене

И хотя это в присутствии немецких и мадьярских солдат не было произнесено вслух, но мы все, чехи, понимали и знали, что идем к своим и будем любить их как братьев. Радость этого успеха омрачила нам мысль о том, как будем мы приняты, ибо были более чем уверены, что придем в среду, где будет преобладать мадьярский элемент, нам в высшей степени враждебный. Что наши опасения были обоснованы, мы убедились сразу же после прихода в больницу, где нас уже ожидали. Навстречу нам вышел фельдфебель Панай, мадьяр, грубейшей закваски человек, который уже на первый взгляд поражал своей наружностью и суровым взглядом.

Он встретил нас с злорадной усмешкой и начал бранить нас лентяями, изменниками и иными ругательствами, которые в чешском переводе описать просто невозможно из-за их неприличного значения и смысла. И это был, так сказать, наивысший господин и начальник в этом месте, потому что действительный начальник больницы, штабной врач д-р Максимилиан Клейн, еврей и завзятый австриец, о больнице совершенно не заботился, а всю заботу о персонале и больнице предоставил этому фельдфебелю. Уход же за больными он возложил на русского пленного полкового врача д-ра Бутковского, человека золотого сердца. На другой день по прибытии каждого из нас по способностям размещали по определенным местам. Одного в портняжную, другого в сапожную, третьего к дезинфекционной камере, четвертого к обслуживанию больных, иного на помощь в кухню, склад и так далее, а меня назначили в больничную аптеку.

Больничная аптека

Службу аптекаря исполнял Кютель, бывший в чине поручика, владелец аптеки в Кёсеге, тоже мадьяр, но совершенная противоположность фельдфебелю Паною. Кютель отличался интеллигентностью и врожденным тактом, и дружественно относился к подчиненным. Судьба дала мне его в начальники. Под добрым руководством господина Кютеля за три месяца я усвоил столько познаний, что мне было доверено самостоятельно приготовлять лекарства, и я оправдал его доверие. Кютель доверял мне настолько, что перестал сам ходить в аптеку и всю работу возложил на меня. Имея в городе свою аптеку, он более посвящал себя работе дома, и в больничной аптеке показывался ежедневно на полчаса или час, как бы для присмотра. Мне за мой труд платил 60 корон в месяц.

Русский врач поляк доктор Гутковский

Помещение аптеки находилось по соседству с приемной дежурного врача, коим был военнопленный русский д-р Гутковский. Доктор Гутковский, по происхождению поляк, был прекрасный человек и врач недюжинных способностей. Больные его любили, и он был им предан. После работы он приходил ежедневно в аптеку побеседовать с аптекарем. Большинство их разговоров касалось современных событий на фронте, доходило и до политических дебатов, а также высказывали они свои предположения о конце войны. Из их разговоров, в которых принять участия я не мог, я сообразил, что д-р Гутковский, хотя и поляк, но большой русофил и горячий поклонник славянской идеи, чего и не скрывал. Когда же аптекарь Кютель нашел во мне заместителя и в аптеку приходил только на полчаса, д-р Гутковский продолжал свои посещения и повел беседы со мною. Во время этих разговоров я откровенно сознался, что думаю бежать в Россию. Вновь приходящие русские военнопленные, раненые, рассказывали о чешском войске (в то время «Чешской дружине») в составе Русской армии. Как-то я опять высказал доктору Гутковскому свое желание бежать в Россию и поступить в Чешскую дружину. Он только пожимал плечами и, указав на невозможность такового предприятия, предупредил меня о рискованности такого шага. Но мысль эта глубоко запала мне в голову. Никакие доводы разума не могли ее побороть.

Два русских пленных

Доктору Гутковскому были даны в помощь два русских пленных, Константин Мартьянов и Петр Веселов. Оба по профессии массажисты, ученики русской санитарной школы. Костя – большой, рыхлый парень приятной наружности и веселого характера. Веселов – небольшого роста, коренастый, серьезный, с выражением горечи на лице. Кроме русской «жинки» (сестры милосердия), они были единственными помощниками доктора Гутковского во время операций и перевязок. С этими молодыми людьми я в скором времени завел дружеские отношения, и не было дня, чтобы хотя час или два мы не были вместе. Частые посещения этих молодцов благодаря доносчикам не ускользнули от внимания фельдфебеля, и последствием этого было заметное уменьшение запасов сахарной пудры (сахарина) и чистого спирта в аптеке. Подкупив этим, я его обезвредил и получил полную свободу, а позже он никогда не решался выступить против меня. Я расширил мое знакомство с русскими пленными, оказывал им услуги, был им полезен. Они все меня полюбили.

Первые вести о Корнилове

Только в начале июня 1916 года наше спокойствие было нарушено приказом выстроиться перед зданием, в котором находилась канцелярия больницы. Из больницы вышли штабной врач, начальник больницы д-р Клейн, начальник охранного отделения и дежурный офицер генерального штаба. Последний прочитал нам приказ приблизительно следующего содержания: «Во время победоносного прорыва русского фронта в Карпатах пленен был у города Горлицы со всем своим штабом один из наилучших генералов Русской армии генерал Корнилов. В короткое время этот генерал дважды пытался бежать из плена, и лишь благодаря наблюдательности и исполнительности стражи повторенный побег не удался. Генерал Корнилов теперь заболел и будет отправлен в здешнюю больницу на излечение. Военное командование видит в генерале Корнилове человека в высшей степени энергичного и твердого, решившегося на все, и убеждено, что оный от замысла побега не откажется, болезни лишь симулирует, дабы легче было повторить попытку бегства. Бесспорно, что в случае удачного побега в настоящее время державы нашли бы в нем серьезного, военным опытом богатого противника, который все свои способности и полученные сведения в плену использовал бы для блага России и вообще наших врагов. Обязанность каждого этому воспрепятствовать. Высшее военное командование поэтому приказывает генерала Корнилова хотя и тайно, но строго охранять, каждое сношение с кем-либо запрещать и, в случае попытки побега, воспрепятствовать этому любой ценой. Начальник больницы лично является ответственным за точное исполнение этого приказа и ежедневно обязан давать сведения о положении дела. Тот, кто будет способствовать побегу генерала Корнилова, будет осужден на основании § 327 воинского государственного закона как за преступление против государственного благополучия, устанавливающего наказанием «смертную казнь». После прочтения приказа следовала проверка начальника больницы доктора Клейна, который, припоминая нам наши воинские обязанности, с указанием на принесенную присягу призывал нас к взаимной работе.