Читать книгу "Исповедь четырех - Елена Погребижская"

Умка: Андеграунд — это такая ложная вещь, это прикрытие для тех, кто никому не нужен: «вот мы сидим в андеграунде, а Умка у нас первый в андеграунде парень на деревне». Типа, сиди и не высовывайся, вот твоя экологическая ниша. Это все не так. Вот Егор Летов — это андеграунд или нет? Они завоевали всенародную любовь без всяких искусственных нажимов.

Я: Это то, что ты метафорически называешь «ход кротом»?

Умка: Ну да. Хотя я не против искусственных нажимов и не против андеграундов. Мне просто смешно позиционировать себя в андеграунде, если я собираю большие залы.

И тут я понимаю, что мне казалось в Ане таким несовременным. Такое несовременное желание не прогибаться и сохранять собственное лицо. Тут мы все, которые за последние годы четко уяснили, что часы дорогой марки, машина, недвижимость, «Prada» и независимые скандинавские дизайнеры делают нас самодостаточными людьми, а заколачивание бабла — единственная возможная мотивация, мы все можем пожать плечами.

А шоу-бизнес, как мы знаем, средоточие всех пороков, артисты спят с продюсерами ради продвижения, родители выкачивают свои нефтяные вышки, делая из бесталанных дочерей певиц, жюри эстрадных конкурсов еще до начала знает, кто победит, звезд штампуют на фабриках, короче, все плохо. Хотя мне сдается, что так всегда и было, с небольшими поправками. И при этом у талантливого человека, я считаю, все равно есть шанс. Если он при этом умный и хитрый, умеет ни с кем не ссориться и проявляет гибкость, дружит с правильными людьми и умеет очаровывать инвесторов.

У меня, правда, не получилось пока. А что наша героиня?

Умка: Если коммерческий успех связан с тем, что я должна измениться, то тогда мне не нужен коммерческий успех, мне лучше уж признание.

Я: Коммерческий успех связан с тем, что ты должна измениться. То есть за успех ты не готова такую цену платить?

Умка: Абсолютно. Вообще, наверное, каждый человек заслужил то, чтобы его воспринимали таким, каков он есть, а не переделывали его под некий стандарт. Вот и все. Это все равно, как если бы тебе сказали петь первым сопрано, когда у тебя такой замечательный низкий голос. Это невозможно, это все то же самое. Чего ты улыбаешься?

Я: Ну, к примеру… Ты понимаешь, что обстановочка поменялась. Если раньше люди хоть как-то понимали, что имеет смысл думать о других, командные виды спорта, например, лидировали у нас в стране, то теперь все убеждены, что надо думать о себе в первую очередь, потому что эгоцентризм — главный фетиш современного мира, поэтому не хоккей, а игра одиночек, большой теннис…

Умка: Я сейчас близкий человек гораздо большему количеству людей, чем раньше, потому что меня услышало гораздо большее количество людей. Поэтому мне может взять и из Салехарда придти посылка внезапно. А если, не дай бог, чего-нибудь со мной случится, я могу себе представить, как они побегут все.

Я: Я имею в виду, что как будто ты не замечаешь, что мир требует другого.

Умка: Чего он там требует? Ходить в ногу? У нас была уже такая современность, при товарище Брежневе мы все ходили в ногу, то есть велено было ходить в ногу. Дырка в заборе есть всегда: и при капитализме, и при социализме, при феодализме, совершенно все равно. Я вообще не очень верю в социальные вот эти догмы. Есть всегда какой-то процент людей, которые будут такими, какие они есть.

Несколько цитат на тему:

Вопрос: Вы хотели бы, чтобы в вас вложили деньги?

Умка: Нет, я не хочу, чтоб в меня что-то вкладывали. Цитирую песню Мары — Мара, девушка такая симпатичная, торгует лицом своим на обложках всяких, есть у нее такая песня, чего-то там «свои пальцы вложи в меня» или «пальцы твои внутри», что-то такое… Вот эти персты… я не хочу, чтоб в меня их кто попало… сувал… Не надо в меня ничего вкладывать. Я сама могу в кого хочешь…

Вопрос: …Земфира… Завидуешь?

Умка: Я как-то давно переводила текст «Hair» (мюзикл «Волосы»), так там была такая отличная фраза: «Честно говоря, милочка, мне насрать…»

Глава десятая

Бандана

Мне по поводу нашего с Аней предыдущего разговора вспомнилась фантастическая повесть, прочитанная мной, кажется, в журнале то ли «Техника молодежи», то ли «Нева», в школьной библиотеке. Называлась «Приобщение к большинству». Тамошнее книжное общество не любило тех, кто отличался от большинства, кто хоть чуть-чуть выделялся. Космонавт-герой Рут Доррингтон возвращается с Плутона домой, а тут:

«…Десять лет жизни — срок немалый! К тому же, десять лет, прожитых им, Рутом Доррингтоном! Здесь, на Земле, стрелки часов бежали быстрее. И кое-что тут изменилось не в лучшую сторону. Он уже успел подметить. Да и на Плутон доходили вести…»

И тут он получает письмо, написанное древним способом, от руки. «Дорогой друг! Вам надлежит приобщиться к большинству не позднее, чем через десять дней с момента получения нашего письма. С уважением и восхищением по поручению Высшего Совета Равных…»

Ну и потом он понимает, что так сейчас поступают со всеми, кто отличается.

Под конец к нему приходят плохие и хотят убить. Но сначала вежливо объясняют, почему.

«— А гении теперь тоже ни к чему. Все, что необходимо для дальнейшего процветания, создано. Нужен лишь определенный уровень производства и соответствующее ему количество населения, живущего по общепринятому стандарту. Все, что выходит за рамки этого среднего, должно отсекаться. Как сверху, так и снизу. Это и гарантирует нам сохранение всех стандартов.

— Значит, — „Да процветает средний обыватель!“?

— Именно, Рут. И мы гордимся тем, что мы — край средних людей, среднего большинства, среднеобразованных, среднеинтеллигентных, среднесчастливых…

— И никто не протестует?

— А протесты всегда исходили именно от тех крайних групп, которых сейчас практически не существует. Именно там, в тех слоях, и возникали проклятые вопросы, подобные тем, которые задаете сейчас вы. Вот именно поэтому, Рут, и вы должны уйти, хотя мне лично вы очень импонируете.

— Благодарю, — Рут отхлебнул глоток коктейля, — что ж, почти все ясно…»

Ну и в итоге герой убегает к хорошим, которые, оказывается, есть.

Это я все к тому, что именно так все у нас и устроено. То есть хочется думать, что это «приобщение к большинству» про какие-то сталинские времена, совок и все такое прочее. Но это про сейчас. И я сознательно не обсуждаю вопросы демократии, хотя вряд ли там иначе, я говорю про поп-музыку. Я считаю, что формат — это нивелирование отличий, поддержание только общих видовых черт без малейшей оригинальности. Именно поэтому все неравнодушные к музыке граждане стенают, ах, нет ничего нового. И в данных условиях не приобщаться к большинству — этот выбор требует изрядного мужества.