Читать книгу "Психология масс и анализ человеческого "я" - Зигмунд Фрейд"

Бытует множество свидетельствующих о том же циничных острот и анекдотов – например, анекдот о муже, который говорит: когда один из нас умрет, я перееду в Париж. Такие циничные остроты были бы невозможны, если бы они не обнажали тщательно скрываемую истину, которую мы, сами того не сознавая, серьезно и открыто высказываем вслух. Шутя, человек в данном случае говорит правду.

Как и у первобытных людей, природа играет злую шутку с нашим подсознанием, когда в нем сталкиваются два противоположно направленных отношения к смерти: одно признает смерть как прекращение жизни, второе отрицает смерть. Столкнувшись, эти два отношения вступают в конфликт. Такой конфликт, как и в доисторические времена, имеет место в случае смертельной опасности, угрожающей нашим любимым родителям, супругам, братьям, сестрам, детям и близким друзьям. Эти любимые нами люди являются нашим внутренним достоянием, частицей нашего «я», а с другой стороны, они чужаки, то есть враги. Самые нежные и интимные любовные отношения не лишены – за исключением очень немногих ситуаций – примеси враждебности, возбуждающей подсознательное желание причинения смерти. Из такого амбивалентного конфликта, однако, возникает не учение о душе, или этика, но всего лишь невроз, который позволяет нам заглянуть за кулисы нормальной, здоровой психической жизни. Нам часто приходится сталкиваться с практикующими врачами, использующими психоаналитические методы. У этих врачей мы наблюдаем симптомы чрезвычайно нежной заботы о родственниках и необоснованных угрызений совести по поводу смерти близких. Изучение этих случаев неопровержимо доказывает, что здесь мы имеем дело с расширительным толкованием неосознанных пожеланий смерти.

Непосвященные испытывают непреодолимый страх перед самой возможностью таких чувств и используют это отвращение как основание недоверия к психоанализу. Полагаю, что они ошибаются. Речь не идет о принижении любви и любовных отношений, и у психоанализа не было и нет такого намерения. В наших помыслах и чувствах мы, разумеется, далеки от того, чтобы столь упрощенно связывать воедино любовь и ненависть, но поскольку природа использует противопоставление пары этих чувств, любовь должна быть всегда настороже, чтобы уцелеть и обезопасить себя от прячущейся за ее спиной ненависти. Можно даже утверждать, что прекраснейшими проявлениями нашей любовной жизни мы обязаны реакции на враждебные импульсы, которые время от времени просыпаются у нас в груди.

Подведем итог: наше подсознание так же не способно к представлению о собственной смерти, так же жаждет смерти чужака и так же амбивалентно в отношении близких людей, как то было свойственно доисторическому человеку. Как же далеки мы от этого первобытного состояния в наших привычных культурных установках!

Легко себе представить, как война вторгается в этот разрыв. Война срывает позднейшие культурные наслоения и обнажает погребенного под ними первобытного человека. Она заставляет нас снова становиться героями, неспособными верить в собственную смерть; она обозначает для нас чужаков и врагов, которым надо причинять или желать причинить смерть; она приучает нас не считаться со смертью близких нам людей. Войну, однако, невозможно упразднить; до тех пор, пока сохранятся существенные различия в условиях жизни народов, пока будет существовать ненависть народов друг к другу, будут существовать и войны. Но тогда возникает вопрос: не стоит ли нам смириться с этим и приспособиться к войне? Не надо ли нам признать, что мы, с нашим культурным отношением к смерти, уже отжили свой век и нам надо вернуться вспять и признать наконец непреложную, хоть и неприятную истину? Не лучше ли будет, если мы и в действительности, и в наших мыслях очистим для смерти то место, какое ей подобает, и хотя бы слегка выставим наружу то подсознательное отношение к смерти, которое мы до сих пор с такой тщательностью в себе подавляли? Конечно, это будет не бог весть какое достижение, наоборот, это будет шаг назад, регресс, имеющий, однако, то преимущество, что он примирит нас с горькой правдой и сделает нашу жизнь более переносимой. Сделать жизнь приемлемой – первейший долг всех живущих. Иллюзии бесполезны, если они этому препятствуют.

Вспомним старую поговорку: Si vis pacem, para bellum – хочешь мира, готовься к войне.

Сейчас настало время видоизменить этот афоризм: Si vis vitam, para mortem – хочешь сохранить жизнь, готовься к смерти.

Отчего войны? (1933)

Вена, сентябрь 1932 года

Дорогой господин Эйнштейн!

Узнав, что Вы изъявили намерение пригласить меня к участию в обмене мнениями по одной теме, к которой Вы проявили большой интерес и считаете, что она достойна внимания многих, я с готовностью сразу же принял Ваше приглашение. Я ожидал, что Вы выберете проблему из пограничной области знаний, где физик мог бы встретиться с психологом на одной территории и обсудить проблему, используя каждый оригинальные подходы своей науки. Но, признаться, вопрос удивил меня: что можно сделать для того, чтобы исключить из жизни человечества такое зло, как война? Первым впечатлением была неуверенность в моей (я едва не написал: нашей) компетентности, ибо мне показалось, что это сугубо практический вопрос, решать который подобает государственным деятелям. Но потом я понял, что Вы подняли этот вопрос не как естествоиспытатель и физик, а как гуманист, откликающийся на призыв Лиги Наций, подобно Фритьофу Нансену, который занялся организацией помощи голодающим и лишенным отечества жертвам Мировой войны. Я также понял, что от меня ждут не практических предложений, но лишь освещения проблемы предотвращения войны с точки зрения психологии.

Но и по этому поводу Вы в Вашем письме сказали почти все, лишив, так сказать, ветра мои паруса, однако я с удовольствием последую за Вами в кильватере. Я готов согласиться со всем сказанным Вами и, насколько позволят мои знания и предположения, несколько расширить Ваше толкование.

Вы начинаете письмо с отношения между правом и властью. Действительно, это самый правильный исходный пункт нашего исследования. Но позволительно ли будет мне заменить слово «власть» более резким и жестким словом «сила»? Сегодня на наших глазах противостоят друг другу именно право и сила. Легко показать, что одно из этих понятий вытекает из другого, и, если мы вернемся к началам и посмотрим, какой из этих феноменов имел место первым, то решение проблемы придет без труда. Прошу извинить меня за то, что в дальнейшем тексте я буду говорить об общеизвестных вещах так, будто это какие-то новости. К этому меня вынуждает связность изложения.

В принципе конфликты интересов между людьми решаются с помощью силы. Так происходит и в животном мире, из которого человек не должен себя исключать. Однако, помимо конфликта интересов, у людей существуют конфликты мнений, достигающие высочайшей степени абстракции и требующие иного способа разрешения. Впрочем, это довольно позднее усложнение. Поначалу в небольших человеческих объединениях вопрос о том, кому что принадлежит или чьей воле должны подчиняться все члены рода, решался лишь силой мышц. Со временем мышечную силу заменили разнообразные орудия, сделавшие человека намного сильнее. Теперь побеждал тот, у кого было лучше оружие, или тот, кто лучше умел им владеть. С изобретением оружия грубая мускульная сила начинает терять свое значение в человеческих сообществах. Конечная цель борьбы остается прежней: тот, кто терпел поражение или просто оказывался слабее, должен был отказаться от своих притязаний и от сопротивления. Нередко конечная цель достигалась физическим устранением противника, то есть его убийством. У такого подхода было два преимущества: во-первых, противника устраняли навсегда, и он уже не мог представлять угрозы; во-вторых, устрашающий пример усмирял других потенциальных противников. Кроме того, убийство врага удовлетворяло инстинктивную склонность, о чем речь пойдет ниже. Намерению убить могло противостоять соображение о том, что побежденного противника можно употребить с куда большей пользой, если его запугать, но оставить ему жизнь. В этом случае сила удовлетворялась не убийством, а порабощением противника. Так человечество начало щадить врагов, а победителям отныне приходилось считаться с мстительностью побежденных и отчасти жертвовать собственной безопасностью.