Читать книгу "Мировая борьба. Англосаксы против планеты - Андрей Фурсов"

В то же время успехи немецких у-ботов ускорили вступление в войну США. Хотя и здесь не все так просто: США вступили в войну 2 апреля 1917 г., однако важный психологический сдвиг в настроениях американской верхушки произошел 7 мая 1915 г., когда затонул американский корабль «Лузитания». Потопили его немецкие подлодки, однако подставили «Лузитанию» под них британцы и та часть американского истеблишмента, которая с самого начала была за войну, участвовала в ее организации. Провокация с «Лузитанией» стоит в одном ряду таких провокаций англосаксов как взрыв корабля «Мэн» в 1898 г., ставший поводом для агрессии США против Испании; Перл-Харбор (декабрь 1941 г.), инцидент в Тонкинском заливе (август 1964 г.), развязавший руки США в их действиях во Вьетнаме; взрыв башен 11 сентября 2001 г.; взрывы двух «Боингов» – южнокорейского (сентябрь 1983 г.) и малайзийского (июнь 2014 г.); о провокациях, позволивших развязать агрессию НАТО против Югославии и Ирака я уже не говорю. Особенность провокации с «Лузитанией» заключается в том, что здесь главным был не столько американский (государство США), сколько британский и наднациональный англо-американский интерес.

Ситуация с «Лузитанией» такова. Судно перевозило через Атлантику в Англию 1200 пассажиров, 195 из которых были гражданами США. Пассажиры, однако, не знали, что в трюмах «Лузитании» находилось 6 млн. единиц боеприпасов. Это было прямое нарушение подписанного США протокола нейтральной державы. Боеприпасы принадлежали одной из компаний Дж. П. Моргана, а куплены они были на заем в 100 млн. долларов, выделенный Моргану французскими Ротшильдами для поставки оружия французской армии. Каким-то образом о грузе «Лузитании» узнали немцы, которые еще до того, как судно покинуло нью-йоркский порт отправили (с предварительной оплатой) в 50 американских газет объявление, в котором предупреждали граждан США об опасности, грозившей им в том случае, если те поплывут через Атлантику на «Лузитании». Но лишь одна газета в г. Де-Мойн (штат Айова – глубинка США) опубликовала немецкое объявление; остальные газеты и прежде всего газеты штата атлантического побережья, включая Нью-Йорк, решили дождаться обещанных им Госдепартаментом США разъяснений, которые так и не последовали, и граждане США на «Лузитании» так и не узнали, что плывут на потенциальной военной мишени.

Показательно, что находясь в зоне военных действий, «Лузитания» шла без эскорта. Немцы сначала не решались топить судно, и оно благополучно пересекло океан. Чтобы пристать к берегу, «Лузитания» нуждалась в судне-лоцмане, однако это судно – «Джуно» – так и не появилось, поскольку первый лорд адмиралтейства У. Черчилль отозвал его для решения других, так и не проясненных задач. «Лузитания» дрейфовала несколько дней, и потерявшие терпение немцы решили пустить ко дну 6 млн. единиц боеприпасов. К этому времени британцы уже владели многими секретами Второго рейха, поскольку им удалось взломать немецкие шифрокоды. У Черчилля была информация о том, что вблизи «Лузитании» находятся три немецкие подводные лодки с очевидными намерениями. Но он и пальцем не пошевелил (так же поступит в 1941 г. президент США Ф. Рузвельт, знавший, что японцы будут бомбить Перл-Харбор – нужен был повод для вступления в войну) для спасения «Лузитании» – и она затонула, торпедированная у-ботами. Этот инцидент имел огромное значение в качестве обеспечения повода для США вступить в войну, разумеется, когда они сочтут это нужным. Нужным сочли 7 апреля 1917 г.

Всего через неделю после этого – симптоматично – в России объявился Ленин. Октябрьская революция привела к тому, что осуществилась мечта германского командования о войне на один фронт; и немцы на радостях навалились на измотанных англо-французов – да так, что тем мало не показалось. И тем не менее пять немецких наступлений не привели к перелому в войне. Летом 1918 г. с помощью двухмиллионной американской армии союзники начали наступление, и 30 сентября Людендорф признал: «Мы не можем сражаться против всего мира». Англо-американцы использовали эту ситуацию для того, чтобы элементарно обмануть немцев, которые вовсе не ожидали тех унизительных условий мира, которые будут предложены позже – vae victis. 11 ноября Германия капитулировала, потеряв 1,8 млн. убитыми; австро-венгры – от 0,9 млн. до 1,3 млн.; Россия – 1,7 млн.; Франция – 1,4 млн.; Британская империя – 950 тыс. (из них 750 тыс. – англичане). Война стоила Антанте 193 млрд. долл., ЦД – 282 млрд. долл.

XV

Итоги и условия Версальского мира известны и вряд ли имеет смысл их пересказывать. Будучи поразительной смесью хитрого расчета и близорукости, цинизма и столь абстрактных принципов гуманизма и национального самоопределения, что их воплощение не могло не обернуться своей противоположностью, создав балканизированно – лоскутную, националистическую, вовсе не гуманную и недемократическую Центральную и Восточную Европу, Версаль не мог не стать прологом к новой войне, а точнее – к отложенному продолжению старой. Это было ясно многим, в том числе и Ленину.

Однако в 1920-е гг. мир не хотел думать о плохом. Хотелось забыть об ужасах войны и первых двух-трех послевоенных лет, когда «испанка» выкосила людей больше, чем мировая война. В России к жертвам мировой войны добавились таковые гражданской, унесшей от 10 до 13 млн. жизней. Хотелось, особенно молодым, просто жить – и жить легко. 1920-е гг. для значительного сегмента населения стали временем релаксации, временем ongoing never ending party с отчетливо сексуальным оттенком. То, что до войны считалось развратным (женская косметика, танго), перестало восприниматься как таковое. Юбки поползли вверх, исчезли корсеты. 1920-е гг. – первая сексуальная революция ХХ в.; в 1960-е годы новшеством станет не она, а ее соединение с рок-музыкой и наркотиками, которое «произведут» англо-американские спецслужбы с помощью некоторых левых и бывших нацистов.

Западная молодежь 1920-х, всего на 5-7 лет моложе тех, кто отвоевал, отделена целой эпохой от «потерянного поколения» («потерянного» отчасти и физически: война безжалостно выкосила молодежь – мужчин 1892-1898 гг. рождения, до 30 % этого поколения) с его трагизмом и ощущением вырванности, ненужности, принадлежала уже другой эпохе и даже другому веку – ХХ. Отмеченное современниками и нашедшее отражение в литературе легкомыслие молодежи 1920-х, бьющие жизнью и жаждой жизни, было естественной реакцией на войну, на социальные потрясения. Молодежь 1930-х будет другой (ср. также легкомыслие молодежи 1970-х, ее музыкальные и киношные вкусы, ее настроения с «серьезной» молодежью 1950-х и «деловой» – 1980-х). Но это будет в 1930-е гг., после мирового экономического кризиса, подъема национал-социализма и предчувствия новой войны. В постверсальские же двадцатые о том, что они должны или хотя бы могут закончиться крахом, простой люд и думать не хотел. Даже неглупые люди не хотели верить Шпенглеру с его «Закатом Европы». На первый взгляд казалось, что он ошибся, что перед победоносной Западной Европой – Британией, Францией – открывается новое будущее.

Но это только казалось.

Франция была обескровлена, и если, потерпев поражение в 1870 г. ухудшила свои позиции в Европе, культурно-психологически и интеллектуально надломилась (не случайно именно Францию избрал М. Нордау в качестве объекта своего изучения дегенерации и упадка Европы, ее культуры и искусства) и со всей очевидностью поехала с ярмарки Большой Истории («За нас отомстите вы, русские. За вами будущее. Что же до нас, латинян, – писал Тургеневу Флобер в начале 1870-х, – полагаю, что мы погибли навсегда. Франция, в частности, слишком поглупела. Она только глупа, но в фантастических размерах.»), то победив в 1918 г., перестала быть даже тенью великой державы. Политическое ничтожество последнего двадцатилетия Третьей республики и интеллектуальный кризис 1920-х – 1930-х гг. свидетельствует об этом со всей очевидностью.