Читать книгу "Ученица Калиостро - Далия Трускиновская"

— Пойду, погляжу, — забеспокоившись, отвечал Маликульмульк. — А ты, Кузьминишна, передай-ка вот Николеньке.

— Сам, батюшка, занеси. Он будет рад. Он сперва только прячется, потом выходит.

Отказать няне Маликульмульк не умел — так ласково смотрела снизу вверх, так трогательно улыбалась.

На сей раз Николенька был более спокоен. Очень скоро вышел из угла к столу, где Маликульмульк разложил печати, стал их двигать, выкладывая в каком-то непонятном порядке, даже заулыбался — что-то у него получилось.

— Радуется, — тихо сказала Кузьминишна. — Ты подойди чуть поближе, увидишь — не убежит. Это он, голубчик мой, никак к новому месту не привыкнет. Он уж от меня не убегает, от Федота не прячется, тебя вот заново признал. Понемножку, Бог даст, отвыкнет дичиться…

Бесшумно, как это иногда умеют очень крупные люди, философ подошел к больному ребенку. Николенька посмотрел на него, приоткрыв рот, но не закричал, не забился в угол.

— Господи Иисусе, — с невыразимой надеждой в голосе произнесла Кузьминишна. — Признал же, признал, голубчик мой, что я говорила? Ты стой, стой… он сам к тебе подойдет…

А философ думал: не счастливее ли это бедное дитя, со всеми своими страхами, другого отрока, что в пятнадцать лет затеял покорить мир поэтическим талантом? Николеньке Бог таланта не дал, да и рассудка-то дал самую малость, но Николенька умеет утешаться срезанными с писем печатями. Так и проживет век, не подозревая о существовании славы.

Николенька, видя, что от человека, ему уже знакомого, ожидать беды не приходится, вернулся к своим печатям, а Маликульмульк тихонько отошел от стола. Кузьминишна вывела его из комнаты, притворила дверь и сказала:

— Тебя, вишь, детки любят, да только Машенька уж не дитя. Понял, батюшка? Ты ее не приваживай, не то… Ты-то — телепень, да она-то востра!

— И не думал приваживать, Кузьминишна. Давай пойдем, поглядим — сама убедишься, что ее в моей комнате нет.

Но няня, увидев бесконечную витую лестницу, подниматься раздумала.

— Сковырнусь — и костей не соберу. Ладно уж, коли ты, батюшка, сказал, что ее там нет, стало быть, и нет.

— Мне, Кузьминишна, нужно фрак почистить и отутюжить, сорочка свежая нужна… чулки! Сегодня в приличный дом зван, так не могу ж идти, словно после спячки из берлоги вылез.

— А что, там и невесты есть?

— Может, и есть.

— Ахти мне! Живо неси сверху фрак, я сейчас девок заставлю!.. Разленились!.. И Савку-перукмахера кликну. У него такие помады есть — сверкают, как алмаз, и волосы не топорщатся. И пудра для волос — не хочешь напудрить, как их сиятельство?

— Нет, Кузьминишна, это почтенные люди пудрят, а я кто? Я — Мироброд, — отвечал Маликульмульк, балуясь.

Но старушка понятливо покивала.

— Мироброд и есть, батюшка. Все по миру бродишь… а домишка-то своего и нет… а пора бы…

Маликульмульк взобрался в свое жилище, снял с гвоздя фрак, вытащил из сундучка невысокую стопку сорочек, отыскал и чулки. Все это добро он потащил вниз — и оказалось, что хитрая Кузьминишна не ушла ругать девок, а забралась под лестницу и ждет. Видимо, она все же не поверила и хотела увидеть, как Тараторка, боязливо озираясь, сбегает с лестницы.

Два часа спустя философ поглядел в зеркало и сам себя не узнал. Темные вьющиеся волосы его были напомажены и убраны — волосок к волоску. Сорочка сверкала белизной (он даже не был уверен, что это его сорочка, а не одна из старых княжеских). Фрак — будто его только что принесли от портного и лишь успели снять бумажки, которыми обыкновенно портные оборачивают пуговицы. Чулки изумительной свежести, панталоны неузнаваемы, словно не на них сегодня был опрокинут соусник.

К тому времени вернулась Варвара Васильевна, оценила старания своих девок и дала Маликульмульку последние наставления, как вести себя с графиней: даже если заврется вконец, виду не подавать, все ее враки стараться запомнить, а также выяснить, где сия дама поселилась.

Тараторка меж тем все не появлялась, и ясно было — вот-вот княгиня узнает, что воспитанница пропала. Няня Кузьминишна стояла в уголке ни жива ни мертва. Сейчас она уже явно корила себя за то, что не подняла переполох.

— Скрипка! — вспомнил вдруг Маликульмульк. — Все думал — надо взять, надо взять! И оставил наверху!

— Беги скорее, ворона! — велела княгиня. — Степка! Ступай, пошли Гришку — чтоб не распрягали! Иван Андреич в моем экипаже поедет. И ждать его там!

— Благодарствую, ваше сиятельство.

— Тебя хоть покормили?

— Да, ваше сиятельство.

Подозревая, что в гостях у фрау де Витте разве что мороженое подадут, Косолапый Жанно не поленился — пока девки хлопотали над его гардеробом, сам сходил на поварню и стребовал остатков обеда.

— Ступай за скрипкой.

Поклонившись, Маликульмульк вышел из малой гостиной. Чтобы попасть в башню Святого духа, он должен был спуститься вниз, пройти через анфиладу, выйти в сени со сводчатым потолком и оттуда уже начать восхождение, которое сперва с непривычки было для него головокружительным.

Кой черт занес его в эту башню? Были ведь и другие свободные комнаты. Так нет же, захотелось истинно философского приюта! Башня наводила на мысли о дремлющих во мраке совах и летучих мышах — вот лучшее общество для философа, у которого не осталось ничего, кроме философии. Сов и летучих мышей он там, правда, не обнаружил — мыши водились обычные, серые, безобидные.

Комната запиралась на ключ, второй ключ был у дворецкого Егора Анисимовича и выдавался истопнику и горничной Матреше, чтобы хоть раз в неделю наводила порядок. Был и третий — впрочем, это Маликульмулька не беспокоило, он не боялся внезапных визитеров. Мужчин его натуральный вид не смутит, а дамы и сами в башню не полезут.

Дверь оказалась открыта.

Маликульмульк не придал этому значения — мог и сам впопыхах забыть запереть, выходя с охапкой одежды. Подняв повыше свечку, он шагнул в комнату и обвел ее взором. Футляр со скрипкой обычно лежал на табурете у стены.

И тут раздался скрип.

Скрипел шкаф, куда Маликульмульк до сих пор не то чтобы не сложил — даже не побросал свое имущество в надежде на горничную Матрешу.

Маликульмульк уставился на шкаф, перебирая в тревоге причины: мыши, сквозняк, рассохшееся дерево… привидение?..

Дверца стала медленно открываться. Философ, даром что не имел склонности к глупым суевериям, невольно отступил назад.

Из мрака появилось лицо. Нет, отнюдь не бородатая образина загробного старца, которой Маликульмульк стращал Терентия! Маленькое чернобровое личико с приоткрытым от волнения ртом, обрамленное розоватым ленточным рюшем, которым были отделаны поля шляпки… Тараторка?..

— Иван Андреич… Простите меня…

— Ты как туда попала?.. — совсем растерявшись, спросил Маликульмульк.