Читать книгу "Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон"

Единственным препятствием оставался тот самый человек, чье преступление заставило сыщика вернуться в британскую столицу. Холмс прибег к замысловатой инсценировке, чтобы выманить Морана из укрытия, выставив в окне квартиры на Бейкер-стрит, 221-б свою восковую фигуру – отличную мишень, которая так и искушала старого охотника пустить пулю в голову врага.

В результате полковник был схвачен, но доказательства, позволяющие отправить его если не на виселицу, то хотя бы в тюрьму на сколько-нибудь долгий срок, были на удивление шаткими. Более того, Моран, сидящий под замком, доставил бы правительству едва ли не больше хлопот, нежели Моран, странствующий по Центральной Азии и Северной Индии.

Подвиги за карточным столом дали полковнику возможность завязать знакомства с первыми людьми страны. Имя лорда Балморала, одного из тех, у кого, как повествуется в «Пустом доме», Моран и злополучный Рональд Адэр выиграли «четыреста двадцать фунтов за вечер», слишком уж прозрачно. За ним явно скрывается принц Уэльский[82].

Принц уже был втянут в скандал, связанный с карточными играми. Несколькими годами ранее Трэнбикрофтское дело привело принца Уэльского в суд, куда его вызвали повесткой как свидетеля в гражданском процессе по иску, возбужденному сэром Уильямом Гордоном-Каммингом.

В 1890 году Гордона-Камминга поймали на шулерстве за игрой в баккара, затеянной однажды вечером в Трэнби-Крофт, поместье богатого судостроителя Артура Уилсона. Игроки, включая принца, пришли к джентльменскому соглашению с Гордоном-Каммингом, обязавшему его отказаться от игры в обмен на молчание о его неприглядном поведении.

Тем не менее в обществе поползли слухи о шулерстве, и Гордон-Камминг весьма опрометчиво решил притянуть к ответу за клевету своих обвинителей. Когда дело слушалось в июне 1891 года, принц был вынужден занять место свидетеля.

Наследнику трона не впервые пришлось появиться в суде. Двадцатью годами ранее молодая аристократка леди Френсис Мордаунт слезно призналась своему мужу сэру Чарльзу Мордаунту, что была «очень нехорошей» и «совершила большой грех». Когда он потребовал подробностей, она покаялась, что прелюбодействовала, «часто и при свете дня», с широким кругом его знакомых, включая принца Уэльского.

На суде, который последовал за этим поразительным признанием, от принца потребовали свидетельских показаний и ответа на ряд вопросов, которые обычно не принято задавать членам королевской семьи.

В атмосфере подавленного возбуждения его спросили: «Имели ли место какая-либо непристойная близость или преступное деяние между вами и леди Мордаунт?»

Когда он твердо ответил: «Нет, не имели», то, вполне вероятно, говорил правду.

Все утверждения леди Мордаунт были – по крайней мере, частично – опорочены тем фактом, что она была очень больна и позднее признана умалишенной.

Тем не менее репутация наследника трона оказалась замарана. Теперь, два десятилетия спустя, его частная жизнь вновь оказалась в центре внимания.

В Трэнби-Крофт Берти, как называли принца, вроде бы не совершил ничего аморального, но в ходе перекрестного допроса благодаря усилиям адвоката Гордона-Камминга, друга Холмса сэра Эдварда Кларка, пустившего в ход всю свою безжалостную логику, наследник престола предстал – и не впервые – развратным бездельником с пристрастием к азартным играм и мотовству.

В конце концов, это принц предложил и даже настаивал на игре, которая искусила Гордона-Камминга смухлевать. К тому же он держал банк и был столь заядлым игроком, что имел набор особых, специально для него изготовленных жетонов, украшенных перьями принца Уэльского[83].

Пресса ухватилась за этот процесс с упоением. Тогда, как и сейчас, мало какие истории поднимали газетные тиражи лучше пикантного скандала в королевском семействе. Когда принц решился показаться на скачках в Аскоте, его встретили дерзкие крики некоторых зрителей: «Жетоны прихватил?» и «Если не можешь поставить на лошадь, ставь на карту».

Известный автор политических карикатур (и первый иллюстратор книг Льюиса Кэрролла) сэр Джон Тенниел изобразил Берти шкодливым школьником, которого лупцует вооруженная выбивалкой для ковров мать, королева Виктория, выговаривая ему за проступки. Надпись на курточке принца Уэльского гласит не «Ich dien», a «Ich deal»[84].

Гордон-Камминг проиграл дело и с позором удалился в свое шотландское поместье, но ущерб уже был причинен. Три года спустя властям менее всего хотелось, чтобы выплыла еще одна сомнительная история с картежником-принцем.

Морана следовало убедить, что в его собственных интересах молчать о знакомстве с наследником престола, а привлечение к суду и вероятный смертный приговор за покушение на жизнь Холмса едва ли этому поспособствовали бы.

Наконец Моран заключил сделку, благодаря которой избежал обвинений, влекущих за собой смертный приговор. Если верить намеку, оброненному в одном из поздних рассказов Уотсона, двадцать лет спустя полковник все еще был жив, предположительно сидел в тюрьме.

Известность Холмса вскоре стала распространяться за пределы страниц «Стрэнд мэгэзин». В 1893 году Холмса, еще считавшегося умершим, впервые изобразили на театральных подмостках. Чарльз Брукфилд сыграл детектива в скетче собственного сочинения «Под часами. Представление-буфф в одном акте».

Брукфилд, актер, драматург и журналист, получивший образование в Кембридже, тремя годами младше Холмса, выступал с некоторыми артистами, включая Ирвинга, которых Холмс знал по своей недолгой сценической карьере.

Уотсон, посетивший по меньшей мере один спектакль в театре «Ройял-корт», чтобы посмотреть на игру Брукфилда, пришел в ужас перед тем, как был изображен его покойный друг, но мало что мог поделать. Слава тогда, как и сейчас, обладала собственной инерцией.

К середине 1890-х «посмертный» престиж Холмса вырос настолько, что рекламодатели готовы были платить за использование его имени. В 1894 году фармацевтическая фирма «Бичемз пиллс» («Пилюли Бичема»), совершенно точно зная, что он жив, послала на Бейкер-стрит своего представителя прощупать почву и узнать, нельзя ли получить подпись Холмса на рекламе их товара.

Звезды сцены и мюзик-холлов уже десятилетия подкрепляли своими именами хвалебные отзывы о самых невероятных товарах. Теперь же рекламодатели пытались привлечь к этому и других известных лиц.

Оскар Уайльд, как и Холмс, провидчески понимавший, какой притягательной силой обладают известные личности, согласился рекомендовать вниманию публики «Укрупнитель бюста мадам Фонтейн». «С непреложностью солнца, поднимающегося поутру, он увеличит и украсит бюст» – так звучал текст рекламного объявления. Хотя, возможно, только мадам Фонтейн знала, почему Уайльд счел для себя приемлемым рекламировать ее товар, он хорошо заработал на кампании.