Читать книгу "Венец всевластия - Нина Соротокина"

Глядя на это безобразие, лекарь струхнул. Нашлись горлопаны, выкрикнувшие страшные слова — железа это, то есть чума, болезнь до крайности заразительная и смертельная.

Успокоил всех конюх Аким. Он, де, сам видел, как приходила к покойному на конюшню баба знахарка, которую Кутафьей кличут. Лихая баба, ее весь посад знает. Кутафья-шептунья, которая правит и портит людей.

— Зачем покойный бабу эту позвал? Тоже знаешь?

— Да знаю, хоть грех этот усопший скрывал ото всех. Запорами он, горемычный, мучился. Кутафья принесла ему настой в склянке — внутрь принимать. Крутой, видно, был тот настой, но от запоров навсегда излечил, — добавил конюх мрачно.

Стали искать склянку — не нашли. Теперь каждому было ясно — отравили ясельничего. Самовидца отвели к Елене Волошанке, и он повторил рассказ. А тут еще незадача, касаемая белой казны, то есть княжеского белья. Волошанка сама вынимала из ларца чистую сорочку для сына, а как стали ту сорочку надевать, то и обнаружили, что под мышкой, в неприметном месте, две проторчи невелики, то есть дырки. Проторчи были наспех зашиты нитками грязного цвета.

Надо сказать, что в те времена к белью в княжеском обиходе относились с большим вниманием из боязни порчи. Порты, сорочки простые и нарядные, пояса, полотенцы и утиральники хранились в Постельной комнате в специальном сундуке, и доступ к ним имела только сама великая княгиня. В Постельной Елены Волошанки к белой казне разрешалось еще ходить няньке Стеше.

При обнаружении дырок поднялся страшных переполох. Кто белье прохудил — это раз, но главное, кто посмел без предупреждения иголку в руки взять да эдак косо и небрежно гнилыми нитками те дырки приштопать? Княгиня сама производила дознание. Опрошены были все, кто ту сорочку с княжича снимал, и кто в портомойню носил, и кто через катки пропускал. Все плакали, стенали, целовали крест — невиновные, мол! Никто тех дырок не зашивал и не знал, кто бы это мог сделать.

В разгар этой сумятицы и появился Федор Курицын для важного разговора с княгиней. Вид у дьяка был задумчивый, можно сказать — строгий. Он сам начал разговор.

— Как здоровье княжича Дмитрия? Я знаю, что он поправляется. Но нет ли других бед?

— Как не быть! — и она подробно рассказала о всех свалившихся на нее напастях. — И пусть кто-то посмеет мне сказать, что все это — случайности. Я чувствую за всеми событиями чью-то злую волю, и мне не надо объяснять тебе, Федор Васильевич, чью.

— Да и мне не надо объяснять. Я пришел покаяться. На малом тайном совете государь огласил наследника, и им назначен твой сын, великая княгиня.

Елена даже руками всплеснула от восторга и удивления, но не смогла обрадоваться полной мерой. Раз Курицыну каяться приспичило, то, значит, дальше пошло не так безоблачно.

— Да когда же случился тот тайный совет?

— Без малого месяц назад.

— И я ничего не знаю!

— Государь велел хранить дело в тайне, и высокие чины дело подтвердили крестным целованием. И как видишь, сдержали тайну. Я на тот совет призван не был, и узнал обо всем стороной.

— Ах, беда моя. Ты узнал, Софья, по всему видно, тоже узнала, а меня некому было известить?

— Я бы раньше пришел, если б не беда с наследником.

Елена с благодарностью кивнула головой, дожила она до времени, когда ее сына называют как положено.

— Обо всех непотребствах, которые при дворе творятся, необходимо рассказать государю. С Паоло я поговорю. Я уверен, что злосчастная стрела выпущена с умыслом. Но здесь и без этого накопилось смрада выше головы, — Курицын вздохнул, помолчал со значением, потом молвил с заминкой: — И вот еще какое дело. Важное и неотлагательное. Его не мешало бы заодно решить. В Новгороде, в Юрьевском монастыре, ушел к Господу старый настоятель. Обитель осталась без головы. Новгороду против архиепископа Геннадия подсобить надо.

— Я понимаю, — Елена сотворила крест. — Моя помощь нужна?

— Хорошо бы во главе Юрьева поставить монаха Кассиана, человека мудрого, сильного в вере, зрелого и грамотного.

На следующий день Елена бросилась в ноги к государю: защити от злой напасти, от злобы людской. Она рассказала и про порванное стремя, и про стрелу, и про покойного ясельничего, и про явную ворожбу. Кому понадобилось его травить? А тому понадобилось, кто велел стремя надрезать. Теперь злодея решили на тот свет отправить, чтоб лишнего не сказал. Но ведь можно и по-другому предположить. Может, это зелье совсем не для ясельничего предназначалось, а тот попробовал его по глупости или недомыслию и умер! Тут же, между делом, великая княгиня замолвила слово за монаха Кассиана.

Государь во всем согласился и повелел провести дознание против неполадок при дворе Елены Волошанки, но дело даже не было начато, потому что появилась необходимость заниматься куда более важным сыском. Царя и ближайших сановников его буквально потрясло страшное известие: в Москве обнаружились крамольники, выказывавшие тайное согласие на бунт. Это была уже не дворцовая интрига, а прямое неповиновение государю.

Первым сведениям Иван просто не поверил. Слуги царевы, князья и бояре, дети их и слуги их, должны хотеть государю добра везде и во всем и лиха не мыслить. Случалось в старину, что отлагался удельный князь со своим двором к другому государю, но чтоб взбунтоваться обществом, в которое вошли случайные люди, такого на Руси еще не было. Заединщики и христопродавцы замыслили бежать на север в Вологду и оттуда грозить Ивану и навязывать ему свою волю.

Обнаружился заговор с помощью богобоязненного чистого отрока, которого лиходеи обманом завлекли в ряды их. «Чистому отроку», Проньке Лопуху, стукнуло двадцать лет. Он был боярским сыном и известным на всю округу озорником. Из-за своего озорничества он и в заговорщики попал, а потом, видно, испугался, сконфузился, да на исповеди все и разболтал. Исповедальник посоветовал — расскажи батюшке. Батюшка выслушал, влепил заговорщику две затрещины и побежал в государеву гридню просить, чтоб выслушали его покаяние.

Призвали отрока: «Говори бесхитростно!» Вид у Проньки был жалкий. Ухо раздутое, на роже синяк, в глазах слезы. От страха он вообще дар речи потерял. Его принялись расспрашивать с осторожностью, дабы не спугнуть. Имен, отговариваясь незнанием, он назвал мало, но суть крамолы изложил.

Вскоре появилось подтверждение Пронькиной кляузе. Какой-то пищальщик из немцев подслушал разговор послуживцев из большого полка и донес по начальству, желая за добрую услугу получить деньги. Он рассказал, что те послуживцы устраивают сходки, а на тех сходках царя бесчестят и хулу на него возводят. Некоторые имена совпали с уже названными, но появились и новые. Костяк заговорщиков составляли молодцы из ватаги княжича Василия.

Дьяк Курицын подробностей дела, ввиду их особой секретности, не знал и даже не хотел быть в них посвященным. При дворе чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. Однако и он внес свою лепту в государев розыск, назвав имена двух дьяков — Стромилова и Гусева.