Читать книгу "Дело о Медвежьем посохе - Георгий Персиков"

Потом он показал на себя – и далеко за океан. Потом на девочку и на свое сердце.

Глава 3

Наутро после ночного посещения гайдзина каннуси привел мальчика в святилище и показал послание богини-матери. Песок на этот раз был рассыпан четко в виде иероглифов.

– Отправляйся на Карафуто, чтобы сразиться с северянином и сделать его своим слугой. Настало время спасти своего отца, – прочитал Кинтаро.

Каннуси выглядел несчастным. Он внезапно отбросил свою бамбуковую палку, плюхнулся на колени, обнял мальчика и проговорил:

– Прости меня. Я старался научить тебя лучшему, хотя сам часто поступал недостойно. Наверное, я и сейчас так поступаю. Может, ты решишь, что я тебя предал. Но я люблю тебя больше, чем сына. Пусть все случится так, как должно случиться. Не подведи своих родителей. И не держи на меня зла. Изаму говорит, ты справишься. Он просил передать тебе это.

Каннуси, вытирая лицо от слез, протянул ему кожаный мешочек. Кинтаро достал из него нэцкэ – мальчик в доспехах самурая замахивался мечом, издавая боевой клич.

– А посох, который был с тобой с самого рождения, тебе обязательно поможет, – старый жрец погладил резную вязь на рукоятке, крепко сжимая руку мальчика своей – большой и шершавой.

* * *

– Почему ты уедешь? – спросила девочка.

В последнее время она задавала много вопросов.

Кинтаро показал на себя, потом на небо и с опаской посмотрел на девочку. Приподнял брови: поняла?

– Я поняла, что ты ужасный задавака. Можешь ехать куда хочешь, а я пошла помогать родителям.

Она с легкостью кузнечика соскочила с камня и исчезла в зарослях. Кинтаро даже не успел ничего сказать. Он принялся проклинать себя за то, что все-таки решил рассказать о своей избранности, которую сейчас почти ненавидел. Кинтаро сильно стукнул кулаком по камню, но не почувствовал боли. На небе не было ни облачка, ветер не тревожил гладь озера. Утешений матери ждать не приходилось.

– Азэми, – вдруг услышал он.

От звука знакомого голоса у него едва не выпрыгнуло сердце. Девочка стояла у камня и грустно смотрела на него.

Мальчик поднял брови и пожал плечами, теперь не понял он.

– Меня зовут Азэми. Цветок чертополоха. Просто не хочу, чтобы ты уезжал. Но если все-таки надо… Я всегда буду с тобой. Прицепившись где-нибудь в волосах.

Он широко улыбнулся и приподнял брови: а так бывает?..

– Конечно. Только если будешь сильно задаваться, я тебя уколю.

Следующую ночь он провел в седле лошади. Рядом скакали два незнакомых ему воина.

* * *

Море оказалось совсем не таким, каким его представлял Кинтаро. Он думал, оно будет ласковым, как священное озеро у монастыря, разве что побольше. Но море оказалось не просто большим – оно занимало все пространство вокруг. Всюду, куда дотягивался взгляд мальчика, была черно-зеленая вода. А волны, бьющие о борт парового катера, шипели агрессивно, словно атакующие змеи. Катер шел уже второй день. Один из сопровождавших его воинов – Угун – объяснил, что путешествие по морю займет три дня.

Значит, завтра Кинтаро наконец увидит чужую землю. Не то чтобы он испытывал страх (Изаму как-то сказал ему: «Ты когда-нибудь боялся того, что тебя не было до твоего рождения? Так зачем бояться вернуться туда, откуда ты пришел?»), просто море внушало ему чувство какой-то странной неопределенности и в то же время манило его. Вот и сейчас, ночью, когда он лежал в маленькой каюте, слушал пыхтение двигателя и не мигая смотрел на качающийся низкий потолок, ему неудержимо захотелось окинуть взглядом эту черно-зеленую живую бесконечность. Кинтаро приподнялся и посмотрел на соседний топчан. Там лежал Ас, второй воин.

Они с Угуном дежурили в каюте попеременно. Кинтаро тихо свистнул трясогузкой. Ас не пошевелился, продолжая мерно дышать. Мальчик аккуратно откинул одеяло, встал и вышел на палубу. Порыв ветра больно ударил ему в лицо. Над едва различимым горизонтом висела низкая луна. Внезапно палуба выскочила у Кинтаро из-под ног. Его бросило на борт, он едва успел за него ухватиться. Вода, очутившаяся перед расширившимися глазами мальчика, бурлила и пенилась. И сквозь ее шипение он услышал зов, исходящий, казалось, из самой глубины. Это был зов чего-то таинственного, не принадлежащего их миру, и поэтому он казался столь волнующим и притягательным.

Словно во сне, Кинтаро медленно перекинул через борт одну ногу. Зов нарастал. Мальчик перекинул через борт вторую ногу. Из глубины уже не звали, а приказывали забыть все и шагнуть вперед. И Кинтаро уже был готов разжать руки, но новый порыв ветра отхлестал его по щекам, и он пришел в себя. Под ногами рычала вода, пытаясь достать его. Мальчик помотал головой и стал осторожно перекидывать ногу обратно на палубу катера. Вдруг вторая нога сорвалась, и он, коротко вскрикнув, полетел вниз. Море радостно завыло. Он уже почти коснулся воды, как что-то сильно сдавило горло и потащило его назад. Через мгновение Кинтаро стоял на палубе. Ас крепко держал его за шиворот и смешно ругался.

* * *

Ему впервые пришлось лежать на печке. Он пытался свыкнуться с необычными ощущениями: во-первых, было слишком высоко от пола, во-вторых, его щекотало тепло, пробивающееся сквозь постеленную на лежанку шкуру. Гайдзины теперь внимательно следили за ним. Угун еще долго выговаривал Кинтаро за его неосторожность на катере. А когда на горизонте появился остров, посадил мальчика себе на плечи и сказал:

– Вот земля, на которой тебе суждено выполнить свое предназначение. Надеюсь, ты действительно готов. Иначе погибнут многие, слишком многие.

В конце концов Кинтаро решил, что на печке ему вполне удобно. Однако сам дом, покрытый копотью, куда гайдзины привели его морозным утром, был неприветливым и мрачным. Что-то нехорошее происходило здесь когда-то и оставило след в виде темной энергии, витавшей, словно дым, между полом и потолком.

Угун и Ас этого не замечали, но Кинтаро, выросший в чистоте храма, чувствовал эту энергию и не мог с ней мириться. Он слез с печки, вымыл руки и рот в тазу с водой и достал из сумки свой гохэй. Гайдзины отложили карты и смотрели на него с любопытством. Кинтаро сел на колени, мысленно воссоединился с ками, но не как сын с матерью, а как священник с богиней. Потом встал, запел песнь очищения и, прищелкивая в такт пальцами, обошел несколько раз их небольшую комнатку. Темная энергия заколыхалась, стала тускнеть и перетекать в углы. Кинтаро принялся крутить гохэем, переходя из угла в угол и продолжая петь. Получалось у него не так слаженно и впечатляюще, как у белобородого, но чернота в углах дрожала и утекала струйками сквозь щели в двери. Угун и Ас, глядя на мальчика, совершающего ритуал, глупо усмехались. Закончив, Кинтаро залез на печку и уснул.

Как-то, играя во дворе, он почувствовал, что кто-то смотрит на него через забор. Мальчик отбросил палку, служившую ему лошадью, и вышел со двора. У забора стоял подросток-гайдзин выше его головы на две. Кинтаро вежливо поклонился. Подросток криво ухмыльнулся, сказал что-то, судя по всему обидное, и неприятно рассмеялся. Лицо юного японца изобразило молчаливое презрение. Так самурай должен смотреть на врага, ради которого даже не стоит обнажать меч. Подросток перестал ухмыляться, сплюнул и подошел к Кинтаро. Оглянулся по сторонам, замахнулся для удара в лицо, но потом резко направил свой кулак мальчику в живот. Китаро чуть сдвинулся в сторону, перехватил и вывернул руку нападавшего. Подросток взвыл. Не отпуская его руки, Кинтаро ударил его несколько раз ногой в живот, опрокинул на землю и пнул по шее. Тот попытался вскочить, упал, пополз от Кинтаро на карачках и исчез за углом забора.