Читать книгу "Защита - Станислав Хабаров"

6

Я лежу под травяным грибком рядом с бассейном. Высоко в небе в прозрачной голубизне парит надо мной эта странная птица, называемая мною по-разному, в зависимости от настроения: «абракадаброй» или «ангелом смерти» за ломаный профиль, зигзагом рисующийся высоко над землёй. Что чертит она на распахнутом полотне неба? Её контуры не похожи ни на что. Живая она или искусственная – поди пойми. Может, это очередной анонимный наблюдатель системного аналитика судеб? Не знаю я, что будет дальше, что записано в моей учётной книге жизни, и сколько в ней страниц? Ничего об этом не знаю я наверняка и имею лишь предположения.

Надо мной шикарная пальмовая ветвь, что видна с моего места, из-под травянистого грибка, с лежака у бассейна. Она врезана в голубое небо. Пальмы здесь кругом: у бассейна и на острове, и только рядом с нашими лежаками возле многоствольного гигантского дерева, по обе его стороны торчат иглистые лапы кактусов. Однако пальма на острове бросается в глаза, она совершенство, одна из всех кажется нерукотворным чудом. Она блестит небрежно ветвями, повернутыми к солнцу, четко вырисовываясь на фоне небесной синевы. И место у неё необычное: посреди бассейна на островке.

Красива она, нет слов! При ветре она чуть шевелится и блестит тонкими листьями, а противоположные солнцу ветви, оставаясь в тени, рисуются четким профилем. В отличие от ветви Лезона, она живая. И пожалуй, это моя единственная наградная пальмовая ветвь. Она мне дорога, как и её золотой аналог выдающимся художникам моды, ещё и оттого, что я отчётливо понимаю, что это – единственно возможная моя наградная ветвь, которой награжу я себя, если заслужу. Она естественная и единственная для меня в мере вещей, хотя другим на неё наплевать.

Я здесь всего лишь прибрежный пляжный философ, рассуждающий на лежаке. Проходят девушки в форме, предлагая заказать коктейли, физкультурники, массажистки, фотографы предлагают свои услуги. Например, сняться, держа в руках игуану или какаду. Празднично-яркого попугая. Я ассоциирую себя с его перьями.

По сути своей я пиарщик и всегда пиарщиком был, раскрашивая всё в привлекающие цвета. Не дело моё говорило за себя, а сам я о деле. Так видится не птица, а её яркие перья. А я, как это ни печально, попугай. Всю жизнь завлекающе бил в барабан, заглушая всех.

Яркий наряд попугаев удивляет. Он вопреки всему. Не понимаю, как попугаи выжили. Живое в природе, как правило, маскируется. А какаду, словно в насмешку, разряжен, как на маскараде, и это загадочно. Выживают неприметные, а яркость – предупреждающая, и ничего хорошего, как правило, не сулит. Ярчайшей окраски, например, ядовитые лягушки, которых выучились поедать индейцы. Яркие осы и пчёлы призваны пугать. А чем пугает попугай? Простите за тавтологию.

Я думаю, они прячутся в роскошной тропической листве и обитают в природе на верхних этажах сельвы, где мало противников и можно позволить себе яркий наряд. К верхушкам огромных деревьев в джунглях не добраться с земли, а роскошная листва тропического леса маскирует их сверху от крылатой нечисти. И из этого конкретный практический вывод: выбирай себе место, где безопаснее для тебя. И не нужно скрываться и прятаться, а просто селиться в спокойных районах, хотя всё на глазах меняется, и пригодное вчера сегодня небезопасно, нестатусно, и следуют новые поиски.

Если стать богобоязненным, нужно забыть про море и купаться на людях в бассейне, хотя это и обидно, когда рядом море, солёная вода, волны, словом, стихия, и если идти по нисходящей, то можно скатиться к водным процедурам в душе номера.

7

По сторонам наших лежаков сплошной интернационал. Справа от меня – пара из Германии, слева – итальянский дуэт.

Европейцы в Мексике для меня загадка. Что их погнало сюда, через океан? Американцев на завтраке ищи у кувшинов со свежевыжатым апельсиновым соком. Они любители стандартов и усвоили, что самый-самый – апельсиновый сок. Бесспорно, сок сам по себе неплох.

«Сок из свежих апельсинов,

Что растут под небом синим».

Но и на солнце есть пятна, а в апельсинах – повышенная кислотность и избыток сахара. У европейцев с этим погибче. Предпочитают зелёный сок, кажется, из кактусов. А немцы тяготеют к супам. Супы их страсть.

Я их поэтому еще во время ужина отличил среди снующих с тарелками. Они обрадовались, обнаружив на углу, на изломе зала, керамические кувшины с супом: овощным и грибным, пастообразным. Что их завлекло сюда, по эту сторону океана, вместо близкого им Лазурного берега, Монако, Канарских островов, которые для них почти что рядом, у Геркулесовых столбов? Правда, здесь в канун Кристмаса и смены года потеплее. А может, их манит пиратская слава здешних мест или азарт первооткрывателей островов Бразил и женщин, хотя это теперь весьма спокойный курорт, совсем не для молодых и ближе к раю для пенсионеров. Возможно, первопричиной – немецкая тяга к познанию и упорядоченности. Она сорвала их с насиженных мест, чтобы своими глазами увидеть, узнать, посетить.

Они приходят несколько позже, как бы опровергая наивность моей привычки занимать лежаки спозаранку и, обозначив присутствие вещами, отправляются в цивильное месиво, где пьют коктейли, играют в волейбол, участвуют в аттракционах, плавают в море и катаются на лодках и на парашютах за катером и прочее, и прочее. Не знаю конкретно, чем они увлекаются, я за ними не следил. А позже возвращаются и плавают в бассейне, читают лёжа и прыгают с бортика в воду. Он высокий, большой, широкоплечий. Она мне напоминает большую, чисто вымытую самку кенгуру.

В бассейне я не плаваю. Моё отношение к бассейну похоже на презрение птиц к копошащимся у берега и к сухопутным водоплавающих. Вода бассейна чиста. Она меняется. В центре его огромной ванны непрерывно бьет струей фонтан из развёрзнутой каменной змеиной пасти. Вода играет бликами на голубом кафеле дна. Снимки её привлекают интернет-пользователей в стоковых агентствах, как фон, универсальный и несколько загадочный.

У меня есть опыт международного общения, поработал я и с американцами, и с европейцами. И из них я бы выделил немцев. Они были, пожалуй, наиболее эрудированны, точны в сведениях и скромны.

О немках я ничего лестного не скажу, хотя они не были лишь фоном в разговоре и действительно что-то знали, а не бравировали сведениями и фактами, как знакомые еврейки, единственным достоинством которых была острая память, которой они умело пользовались, щеголяя названиями и именами, произносимыми ими с брезгливой наглостью или, как принято говорить, «через губу».

Немцы – единственные из иностранцев, с которыми я способен худо-бедно заговорить. Скорее, это получится разговор на уровне азбуки, но ведь другого мне не дано. Немцы мне языково ближе, в старших классах и в институте я изучал немецкий язык и даже выписывал журнал: «Neu Berlinner Illustrirte».

«Нет пророка в своём отечестве». Мне нужно с кем-нибудь посоветоваться. А отчего бы и не с немцами? Славяне ведь пригласили иностранцев навести порядок в своей земле (хотя историю с варягами Д. С. Лихачёв считал вставной легендой в истории), а бедная немецкая принцесса без знания и опыта вошла в историю, как Екатерина Великая из-за разумного престольного владения в нашей стране. Впрочем, немногое требовалось для страны, извечно управлявшейся мерзавцами и проходимцами. Не зря умные люди приглашали в Россию немцев, и возле собственной альма-матер топографически значилась немецкая слобода. Немцы не раз становились учителями для нас, как для них стал учителем Ататюрк, что учил их фениксом восставать из пепла.