Читать книгу "Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф"

Эскадренный миноносец «Гневный» снимался за кораблями. Под впечатлением неприятельского огня в команде произошла паника, и, ошалев, в машине дали при разворачивании вместо «назад» — «вперёд» правой машине. Заметив это, командир лейтенант Крейчман дал правой «полный назад», но в машине снова дали наоборот — «полный вперёд», и миноносец выскочил на берегу Аполлоновой балки. Все попытки сняться не увенчались успехом, и командир взорвал корму.

Из‑за того, что подрывная партия, которой было поручено взрывать оставшиеся корабли порта и сооружения, разбежалась, всё осталось неповреждённым. Только миноносец «Заветный», стоявший в ремонте, был взорван и затоплен своим командиром старшим лейтенантом Краснопольским.

На всех оставшихся в Севастополе судах был снова поднят украинский флаг и в командование ими вступил контр–адмирал Остроградский[49], известивший украинское правительство и германское командование о том, что не пожелавшие украинизироваться суда ушли в море, а все остальные подняли украинский флаг и остались в Севастополе.

Придя 1 мая, утром, в Новороссийск, миноносцы застали там следующую обстановку. Новороссийск входил в состав Кубанско–Черноморской советской республики, в которой вовсю процветала большевистская власть. В самом Новороссийске сосредоточились почти все главные руководители большевизма на Юге, бежавшие своевременно из Одессы и всех городов Крыма. Здесь были Гавен, Пожаров, капитан 2–го ранга Богданов, Алексакис,

Басов, Шерстнев, Роменец и за месяц приехавшая в Новороссийск известная Островская[50]. На рейде стояло несколько транспортов с беженцами из всех портов Крыма и с красноармейцами, присутствие которых терроризировало не только мирное население, но даже наводило панику на местный революционный комитет.

От прихода флота население тоже не ожидало ничего хорошего, так как вполне справедливо у жителей сложилось самое ужасное мнение о флоте на основании всей его предшествовавшей преступной деятельности. Всем был памятен приход в январе месяце миноносца «Керчь», расстрелявшего ни за что ни про что 42 офицера Варнавинского пехотного полка.

Не успели миноносцы ошвартоваться, как к флоту обратились за помощью местные революционные власти, просившие обезвредить красные части. На срочном заседании командиров судов и представителей судовых комитетов было решено разоружить все прибывшие красноармейские банды и затем отправить их за пределы Новороссийска. Особенно внушал опасения транспорт «Евфрат», на котором было около 1500–2000 красноармейцев, заявивших, что они скорей взорвутся, чем выдадут оружие. На транспорте было около 2000 пудов различных взрывчатых веществ и, кроме того, имелось огромное количество денег, золота и серебра, награбленного на южном берегу Крыма. Разоружить «Евфрат» было предложено миноносцу «Поспешный», который подошёл к нему и предъявил ультиматум: немедленно сдаться, угрожая в противном случае его потопить. «Евфрат» сейчас же поднял белый флаг и выдал оружие и все ценности, сданные после в Государственный банк — увы, в те же большевистские руки.

Немного спустя командир «Поспешного» (старший из командиров миноносцев) получил радио от адмирала Саблина: выйти навстречу со всеми исправными миноносцами и вступить в охрану кораблей, подходивших уже к берегам Новороссийска. К сожалению, исправных миноносцев не оказалось: большинство было почти без нефти и воды. В море вышел один «Поспешный», который, встретив флот, совместно с ним и «Дерзким» в 7 часов вечера вошёл в Новороссийскую гавань.

Здесь уместно указать на то обстоятельство, что неприятель ни разу не попытался помешать переходу наших судов, несмотря на то что ещё при вступлении немцев в Крым германское командование запретило русским судам выходить из портов и объявило, что отдало распоряжение своим подлодкам топить все выходящие суда. Неприятельские лодки всё время появлялись под Севастополем, даже в надводном положении. Потопить миноносцы было очень легко, так как шли они малым ходом и на некоторых из них командирами пошли мичманы последних выпусков. Вообще миноносцы не представляли собой никакой вооружённой силы. Видимо, либо неприятель проглядел выход судов, так как оба выхода были ночью, либо считал, что суда уже в таком состоянии, что выйти не могут. Есть сведения, что немцы, войдя в Севастополь, говорили, что они считали невозможным уход судов, так как ими против этого были приняты все меры.

К вечеру 1 мая все боеспособные суда собрались в Новороссийске. Кроме миноносцев, с дредноутами из Севастополя перешло одно отделение (восемь штук) исправных быстроходных катеров. Через день из Керчи пришёл ещё миноносец «Лётчик». В ночь на 2 мая ожидалось в Новороссийске выступление большевиков и каких‑то южных анархистов. Для предотвращения этого были приготовлены две роты: одна — с Минной бригады, другая — с кораблей. Ночь прошла спокойно. С первого же момента сосредоточения в Новороссийске всех боеспособных, вернее — новейших, судов среди команд появляется желание окончательно установить определённую организацию управления и командования флотом. Дело в том, что, как было сказано выше, адмирал Саблин принял единоличное командование 29 апреля в критическую минуту для флота лишь по просьбе дредноутов;

Минная же бригада об этом оповещена не была. Поэтому среди команд миноносцев появилось (они чувствовали как бы обиду) желание тоже присоединиться к избранию командующего. Было созвано общее собрание командиров, комитетов и по пяти человек с каждой сотни команд. На этом собрании было обрисовано общее политическое положение на юге, а старшим лейтенантом Левговдом и матросом, ездившими совместно со Спиро в Москву за деньгами для флота и вернувшимися уже прямо в Новороссийск, было обрисовано положение в Москве. Особенно клеймил советскую власть матрос, ездивший с Левговдом, фамилию которого, к сожалению, сейчас не помню. Все речи говорили о необходимости единоличного командования, без всяких комитетов и комиссий, и что единственный человек, который должен быть назначен на это место, это — адмирал Саблин. Здесь, видимо, сказалась старая привязанность, уважение и глубокая вера в адмирала Саблина, которая существовала среди команд ещё задолго до войны. Между прочим, характерно, что на этом собрании выступили два матроса–анархиста: Шелестун (бывший раньше в Центрофлоте) и Кедров («Пылкий»). Оба начали с того, что как анархисты они не признают никакой власти, но, переходя к данному чрезвычайному моменту, власть необходима, и оба заявили, что стоят за вручение единоличной власти адмиралу Саблину.

Таким образом, всеми судами единогласно был избран командующим с полной властью адмирал Саблин, о чем ему сейчас же было сообщено поехавшей к нему делегацией. Ответ был получен следующий: адмирал занят и приехать сам не может, но передаёт собранию, что на основании опыта он не верит такому избранию и что единственная возможность для него принять командование — это исполнение следующих требований: