Читать книгу "Сокровища царя Камбиза - Деннис Уитли"

— Место погребения фараона Тутмоса Третьего, — заученно и напыщенно объявил Сайд. — Очень великий фараон. Заставил все соседние страны поклоняться Египту. Правил очень долго — пятьдесят четыре года. Эта могила — одна из глубочайших в долине. Сейчас мы находимся в трехстах футах под землей. Мумия, как и все остальное, давно украдена, но саркофаг остался.

При этих словах он рукой ударил по саркофагу, ответившему гулким, пустым звуком.

Саркофаг был не очень велик в сравнении с сооружениями весом не менее ста тонн, которые мне приходилось видеть в местах других погребений. Около него я заметил осколки разбившейся гипсовой вазы и подумал, что очень мало людей посещали это место прежде, иначе осколки давно были бы растащены туристами на сувениры.

Уна осталась стоять у входа в камеру и, когда я склонился над осколками вазы, спросила:

— Ну, Джулиан, как тебе тут нравится?

— Здесь куда интереснее, чем я предполагал, — ответил я, поворачиваясь к ней. — Я очень рад, что мы попали сюда.

— Мне бы очень хотелось осмотреть еще несколько захоронений вместе с тобой, — медленно проговорила она.

— Мне тоже, — сказал я, — но, боюсь, ничего не получится.

— Значит, ты все же решил уехать?

— Ты же знаешь. Я не могу подвести остальных.

— Неужели ты на самом деле не можешь уговорить их взять меня с собой?

— Прошу тебя! — воскликнул я. — Давай не будем возвращаться к этому и портить наши последние часы вместе. Представь себе, мы впятером целыми неделями не будем видеть никого, кроме друг друга. Начнутся ужасные ссоры. Вы с Сильвией…

— Сильвия! — завизжала она. — Вот ради кого ты хочешь бросить меня! — В следующую секунду она выкрикнула что-то по-арабски и, прежде чем я сообразил, что мне грозит, стоявший позади Сайд сильно ударил меня по голове спрятанной под халатом дубинкой.

Я рухнул вперед, на пол, и, должно быть, на секунду потерял сознание. Ослепляющая боль, казалось, расколола череп надвое; когда же я снова обрел способность видеть, погребальная камера уже погрузилась в темноту, и я мог различить только очертания входа, подсвеченные с другой стороны. Уна и Сайд исчезли, и я слышал лишь звуки шагов, быстро удалявшихся по коридору. Вне себя от страха, что меня хотят оставить здесь, я попытался подняться, но вновь упал. Собрав все силы, я заставил себя сначала опереться на колени, потом встал и. пошатываясь, побрел к входу в камеру, а затем, на ощупь — вдоль коридора. Мои ноги словно налились свинцом, голова безжизненно качалась от плеча к плечу, и, немного не дойдя до глубокой ловушки, я опять рухнул на пол.

Свет здесь был ярче, но то, что я увидел, привело меня в еще больший ужас. На другом краю пропасти стояли Уна и Сайд и затаскивали на свою сторону дощатый мостик.

— Уна! — прохрипел я. — Уна!

Она высоко подняла свечу, и свет отразился в ее огромных голубых глазах. Но во взгляде не было ни капли жалости.

— Ты думал, тебе удастся повеселиться в пустыне с этой кудрявой англичанкой, не так ли? — резко выкрикнула она. — Какой же ты дурак! Ты, верно, вообразил, что я позволю променять меня на нее? Она любит тебя. Я знаю это. Но теперь она зачахнет от тоски, думая, что ты отверг ее и решил остаться со мной.

Я не успел даже взмолиться о пощаде, как Уна повернулась и пошла прочь. Силы покидали меня, отсвет свечей становился все тусклее, а эхо гулких шагов затухало в отдалении.

И прежде чем погрузиться в черноту, я с ужасающей уверенностью почувствовал, что мне не спастись и я неминуемо умру здесь, в темноте.

Глава XX. ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ

Начав приходить в себя, в первые несколько секунд я никак не мог понять, где нахожусь и что со мной случилось. Но когда сознание вернулось полностью, в моем отупевшем мозгу понеслись мысли, заставившие меня помертветь от ужаса.

Я лежал лицом вниз, на том же месте, где упал, и моя рука свешивалась через край пропасти, вырубленной почти тридцать четыре столетия назад, чтобы служить западней для грабителей могил. Я поспешно убрал руку, отполз от пропасти и сел около стены. Голову сильно ломило, и тупая боль возрастала и убывала с регулярностью сердечных ударов. Очень осторожно я ощупал затылок и, почувствовав влагу на кончиках пальцев, сообразил, что рана кровоточит. Однако у меня достаточно густая шевелюра, и удар, на несколько секунд лишивший меня сознания, навряд ли пробил череп.

Решив, что прежде всего надо справиться с паникой, я вытер со лба пот и трясущимися пальцами нащупал сигареты. Я щелкнул зажигалкой, и пламя отбросило на стены жуткие тени, а совсем рядом, справа, разверзлась черная бездна.

Мгновение я размышлял, не попробовать ли перепрыгнуть ее, но тут же отогнал эту мысль как нереальную.

Еще секундой позже я сообразил, что, если окажусь на другой стороне и даже доберусь до железной решетки входа, то открыть ее без ключа окажется, скорее всего, непосильной задачей. Вход расположен на дне расщелины, в ста футах ниже тропинки по гребню отрога, служившей, видимо, только чтобы добраться сюда. Я мог бы кричать, пока мой голос не сорвется, но шанс, что меня кто-нибудь услышит, был лишь один из тысячи.

Оставалось надеяться на возможных посетителей, и я начал размышлять, насколько это вероятно. Сторож сказал, что гробницу Тутмоса III не открывали с прошлой зимы, и, следовательно, визиты сюда наносились весьма редко. Да и осколки гипсовых и глиняных изделий вокруг саркофага свидетельствовали, что случайные посетители вообще не появлялись здесь.

Всякий уважающий себя египтолог должен когда-нибудь осмотреть захоронение этого известного фараона, но, помимо уникальной овальной камеры для погребения, тут не было иных достопримечательностей, ради которых стоило бы вернуться сюда еще раз. Большинство археологических экспедиций, ведущих раскопки в окрестностях Луксора, уже давно работали и наверняка успели побывать в гробнице, ставшей теперь моей тюрьмой. Следовательно, можно было рассчитывать только на какого-нибудь новичка, решившего спуститься сюда, или же на араба, которому потребуется получить удостоверение гида. Но я прикинул, что смогу продержаться без воды не более двух — трех дней и, если за это время никто не придет на помощь, мне никогда более не увидеть дневного света.

Как ни странно, но от подобных рассуждений панические настроения покинули меня, и. по крайней мере, сейчас я был готов умереть. Я никогда не боялся смерти, — она могла быть либо полной чернотой и уничтожением, либо переходом, как учат все религии, в более приятное состояние.

Однако, не боясь самой смерти, я всегда сильно страшился умирания.

Теперь, когда я стал думать о смерти не как об абстракции, а как об ожидаемом ближайшем будущем, я содрогнулся от ужаса, поскольку умирание от жажды, выпадавшее, по-видимому, на мою долю, должно быть очень мучительным.