Читать книгу "Рабыня Вавилона - Джулия Стоун"

Шаги вдруг смолкли. Ламассатум осторожно выглянула из-за колонны и обмерла. Положив руку на меч, одетый в форму командующего фалангами гоплитов — тяжелой пехоты, человек смотрел прямо на нее.

— Как ты попала сюда? — спросил мужчина.

— Не знаю. Я заблудилась.

— Ты персиянка?

— Нет, я из Вавилона. На мне лишь персидское платье, потому что это нравится моему господину.

— Вот как? А кто твой господин?

Она назвала. Вельможа хмыкнул.

— Не стой там, в темноте, — проговорил он, — я тебя почти не вижу. Подойди, не бойся.

Ламассатум вышла на свет под перезвон украшений и собственного сердца. Глаза его были зелены, как полноводный канал, и от нее не ускользнуло то, что он разжал рукоятку меча.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Пятнадцать, — ответила она шепотом и добавила зачем-то, — уже давно исполнилось.

— Пошли. Тебя уже наверняка хватились. Я распоряжусь, стража отведет тебя к твоему хозяину.

Не сказав больше ни слова, он быстро пошел через анфиладу залов. Ламассатум не поспевала за ним, но окликнуть его боялась. Девушка летела на цыпочках, и прозрачные алые накидки наполнялись воздухом. Вновь мысленным взором она видела Адапу, а этот страшный, вооруженный человек чем-то на него похож, хотя сходства не было никакого, разве что глаза, случайное движение руки. Я сойду с ума, думала Ламассатум. Я умру, ведь от горя умирают. Уже много раз я думала, что жизнь моя кончена, но богам было угодно, чтобы я узнала счастье, И я узнала, для того лишь, чтобы мучиться. Но это хорошо, я жила, и никому не отдам своей боли.

Он, конечно, не пойдет против семьи, он женится, и я его потеряю навсегда. А разве не с этого все начиналось? Не с сомнений и боязни? Ведь он знатен, а я рабыня из рода земледельцев; Не лучше ли забыть его и быть верной господину, который дает хлеб и кров? С какой стороны ни взгляни, участь моя не завидна, может, лучше сразу броситься в реку? Мысль пронеслась как порыв ветра, Ламассатум не придала ей значения, не успела задержать, чтобы полюбоваться ею. Она грустила о другом, о новых годах, где Адапы не будет, но на мгновение надежда была допущена, коснулась ее своим оперением, в этом как раз и был смысл.

Роскошь пустынных залов исчезла так же внезапно, как и предстала перед ней. Ламассатум вновь стояла в оживленном зале, среди шума, голосов и шарканья ног. Вельможа, сопровождавший ее, что-то негромко сказал стражнику у дверей и ушел, даже не взглянув на нее. Ламассатум провели через анфиладу помещений, где в одном ярко светило солнце и били фонтаны, узкие ковры на лестницах заглушали шаги. Девушка снова оказалась в атмосфере, к которой успела привыкнуть за месяц с небольшим. Она не думала сейчас о наказании, которого заслужила. Ламассатум была уверена, что хозяин не простит ее. Позади шел гвардеец. Она думала, что этот человек может убить ее, и жалость не отразится на его лице.

Наконец, ее провели в покои господина. Тот сидел в кресле, сложив руки на жирном животе, и был похож на большую беременную женщину: Жестом он отпустил гвардейца. Так же безмолвно хозяин глазами показал на свиток, одиноко лежащий на маленькой резной тумбе.

Дрожащими руками, все еще боясь наказания, Ламассатум взяла свиток. Это была поэма о мудреце Адапе. «О, Иштар, ты словно насмехаешься надо мной!»

Сидя у ног хозяина со свитком в руках, Ламассатум думала лишь о возлюбленном, только о нем. Свет медленно мерк в ее глазах. Она читала нараспев поэму, и печаль опадала, как пена среди камней.

Она читала о том, как мудрец Адапа осмелился обломать крылья ветру и тем самым вызвал гнев бога неба Ану. Имя Адапы было прекрасно, в нем заключалось все богатство мира. Жизнь скоротечна, он пройдет дод солнцем, как по мосту, и, достигнув порога, шагнет в царство теней. Кто пойдет рядом с ним, ни о чем не прося, не тревожа его души?

Горячая ладонь легла на ее плечо. Ламассатум вздрогнула.

— Принеси мне холодной воды, — сказал господин и забрал из ее руки свиток.

Глава 26. КУПЕЦ И РАБЫНЯ

Двор загромождали повозки, убранные гирляндами и раскрашенными во всевозможные цвета льняными лентами. Полная луна стояла высоко. Голубой свет залил глаза Сумукан-иддина, когда он вышел, с глухим стуком закрыв дверь. Было тихо, как в могиле, иногда только тишина нарушалась сонным бормотанием города. Никого не оказалось поблизости, никто не видел его страшных глаз.

Мысль, что Иштар-умми в эти минуты, когда он стоит под холодной луной, отдает, быть может, уже отдала девственность, приводила его в бешенство. Купец дышал с трудом, словно пораженный острым клинком. Он больше не мог оставаться в этом доме ни минуты. Крепкое вино бродило в Сумукан-иддине, словно течение, поднимая со дна его души все, что он тщательно скрывал. Он и сам чувствовал, что перепачкан илом, грязью, но никто не должен этого видеть, нельзя бросить тень на дочь. Но, всевидящие боги, как же избавиться от страсти к ней, или научиться жить с этим?

Известняковые плиты еще не остыли, тепло проникало сквозь подошвы сандалий. Под ногами хрустело зерно, сильно пахло увядающими цветами. Покачиваясь и спотыкаясь, Сумукан-иддин пошел отыскивать свою повозку. Трехэтажная громада дома нависала над ним, стены, окружившие двор, были расчерчены на острые черные треугольники.

— Наконец-то все закончилось, хвала тебе, бессмертная богиня. Обрати ко мне лик свой и возьми мою руку, — бормотал Сумукан-иддин, путаясь среди больших и малых повозок, кажущихся ему теперь совершенно одинаковыми. — Хоть это и нехорошо уходить со свадьбы, да теперь уж все равно. Лучше быть подальше, а то убью ведь его, видят боги, убью.

Наконец, купец отыскал свою повозку. У переднего колеса, завернувшись в плащ, спал возница. Луна освещала его бородатое лицо, на лбу выступил пот. Сумукан-иддин заложил руки за спину и с минуту смотрел на мидянина, О боги, ведь когда-то он командовал гоплитами, был уважаемым человеком, и, доведись им встретиться тогда, они говорили бы на равных. А теперь Кир стал рабом и валяется на земле, как скотина. Вот она, правда и справедливость жизни — все, что считаешь неприкосновенным, своим, может исчезнуть в мгновение. Воистину мы игрушки в руках богов. Он сплюнул и позвал возницу:

— Кир.

Мидянин не шелохнулся. Сумукан-иддин задрал голову. Воздух вокруг луны будто кипел, и почудилось купцу, будто по небу идет бык с загнутыми рогами. Ах, Син, мудрое божество, чтят тебя и любовники, и убийцы. Сумукан-иддин мыском сапога ткнул возницу в плечо.

— Кир, старая сова, ты смеешь лежать, когда господин твой стоит перед тобой. Поднимайся!

Цепляясь за колесо, возница встал и, опершись на повозку для лучшей устойчивости, взглянул на купца. Правый его глаз был совершенно бел, как у демона, в левом плавился зеленоватый блик.

— Запрягай, поедем домой.

— Так ведь ночь, — возразил Кир.