Читать книгу "Чары Шанхая - Хуан Марсе"

Форкат ничего не ответил. Он сидел в той же позе, по-прежнему закрывая руками рисунок казалось, незамысловатые завитушки черного дыма, вытекающего из трубы, проникают сквозь покрытые пятнами пальцы, и он из всех сил пытается удержать их на белом прямоугольнике бумаги. Его глаза не мигали. Он ушел в себя, словно прислушивался к отголоскам того, воображаемого мира. Он чувствовал, что события, которые вдруг приняли непредвиденный оборот, подмяли его под себя, и теперь барахтался в силках собственной выдумки, ибо не мог переступить незримый порог, за которым красивая выдумка становится ложью. Властный взгляд его косящих зрачков временами словно ускользал, и едва ли он замечал, что творится вокруг; он видел одну лишь Сусану; однако не стыд и не раскаяние читал я в этих глазах, а одну лишь глубокую скорбь. «О чем он думал?» — спрашиваю я себя по сей день, понимая теперь, как понимал это он, что все мимолетно и, в сущности, нет никакой разницы между маской и лицом, сном или бодрствованием, но тогда, на террасе, где уже сгустились вечерние тени, все мы почувствовали, как грозно и безжалостно нависла над ним тишина. Сеньора Анита в отчаянии умоляла его хоть что-нибудь сказать.

— Оставьте его в покое, — сказал Денис, и в голосе его уже не слышалось ни гнева, ни враждебности. — Что он может ответить, бедолага!

Мне показалось, что руки Форката, лежащие на столе и словно защищающие портрет Сусаны, утратили дремавшую в них скрытую силу, которая их одухотворяла, даруя загадочную власть над телом и разумом сеньоры Аниты. Сейчас я думаю, что этот великий фокусник в глубине души всегда знал, что доверчивая, несчастная и ранимая женщина будет принадлежать ему лишь до той поры, покуда теплится огонек, заставляющий Сусану грезить наяву, до того момента, пока девочка не обнаружит, что «Нантакет» никогда не существовал на самом деле, а если и существовал, то, вероятнее всего, был старой, насквозь проржавевшей посудиной, которая и поныне гниет где-нибудь в Барселонете, где, думается мне, он случайно увидел ее туманной зимней ночью, бродя по берегу и не зная, что дальше делать со своей жизнью и памятью. И вот, сидя на причальной тумбе и размышляя над тем, как проникнуть в особняк, он неожиданно разглядел сквозь туман дряхлый корабль-призрак с надписью «Нантакет» на борту и, недолго думая, сплел романтическую паутину, куда в один прекрасный день угодили обе — и мать и дочь… Я представил себе, как еще весной, незадолго до своего появления в особняке, он все так же мыл стаканы и обслуживал посетителей в портовой забегаловке, принадлежавшей его замужней сестре, а в свободные часы смотрел на корабли, пришвартованные напротив, и набрасывал маршрут «Нантакета», бороздящего воображаемые моря; кимоно и вещицы, подаренные Сусане, он наверняка купил у матроса с раскосыми глазами, заглянувшего к ним в таверну или же окликнувшего его с палубы корабля, предлагая китайскую авторучку, табак, заморские открытки с видами Шанхая и Сингапура, а также чудесный шелковый веер в обмен на бутылку рома или коньяка, которую потихоньку стащил в таверне…

Сеньора Анита продолжала сердито укорять Форката за упрямое молчание, а Денис тем временем переключился на Сусану.

— Что пригорюнилась? — спросил он и сокрушенно покачал головой. — Ну да, конечно, ты ведь его ждала… Ты и сейчас думаешь, что он за тобой приедет, ведь правда, детка? Мне очень жаль, но должен тебя огорчить: Ким никогда всерьез не думал о том, чтобы забрать тебя, хотя частенько говорил об этом. Ни тебя, ни твою маму. Ее он забыл еще до того, как мы с ним познакомились, и ни разу даже не вспомнил. Для него существовали только диктатура Франко да свободная Каталония, и ничего больше… — Он замолчал и устало потер веки, но в следующее мгновение я заметил, как в глазах его вновь вспыхнул мстительный огонек. — Но так было раньше. Может, сейчас он то и дело вспоминает свою дочурку.

Я присел на кровать и вскоре почувствовал, как пальцы Сусаны нащупали в складках одеяла мою руку и крепко ее сжали. Денис прошелся по комнате, закурил, приблизился к нам и, внезапно охваченный жестоким любопытством, принялся расспрашивать Сусану. Какого черта она решила, что ее отец отправился в Шанхай? Что может искать в Шанхае обозленный на весь мир бездомный бродяга, такой, как Ким или он, Денис? Неужто ей и сейчас хотелось бы встретиться с ним, после всего, что она узнала? Сусана не отвечала и не поднимала глаз; я понимал, что она не хочет, не может об этом говорить.

— Ну давай, детка, рассказывай, — настаивал он, — мы все хотим посмеяться, нам это пошло бы на пользу.

И тогда, видя, как она растеряна и смущена, я пришел ей на помощь и начал говорить — говорить за нее или, точнее, за нас обоих. Дрожащим от волнения голосом, но с необычайной решимостью, которая до сих пор вызывает во мне гордость, я принялся рассказывать о встрече Кима и Леви в Париже, о плавании «Нантакета» и о тайной миссии в Шанхае, о слежке за Чень Цзин, о вероломном коварстве ее мужа, а Денис, поставив ногу на перекладину кровати и опершись руками о колено, с большим интересом слушал, выспрашивая отдельные подробности, заставляя повторять имена — капитан Су Цзу, Крюгер, Омар, Ду Юэшэн, Чарли Вонг… Мне казалось, что я совершаю кощунство, что я их предаю. И еще я чувствовал, что мои слова бередят рану Форката. Время от времени я смотрел на него, прося прийти на помощь, защитить, но он, похоже, был где-то далеко. Потом послышался смех Дениса — странный, глухой, невеселый… И вдруг Сусана крикнула: хватит, идите все в задницу, а потом обняла кота и ничком повалилась на кровать, повернувшись лицом ко мне; глаза ее были открыты, но меня она будто не видела… Ее взгляд был устремлен в прозрачный, сотканный из волшебных слов мир, которого больше не существовало.

Денис смущенно склонился над ней и потрепал по волосам, бормоча извинения, а сеньора Анита, почти успокоившись, тихо спросила Форката, и в голосе ее звучала робкая надежда:

— А как же письма, открытки?

Ей ответил Денис.

— Нет ничего проще: почерк и подпись подделаны, он в этом деле артист. Настоящий художник.

Уже совсем стемнело, и когда Денис, похлопав Сусану по плечу, прошептал ей что-то на ухо, его лица почти не было видно, лишь огонек сигареты вспыхивал, на миг освещая четкий профиль. Не дождавшись, пока Форкат велит мне включить свет, — таков был наш ритуал, день за днем неизменно повторявшийся в один и тот же час, — я повернул выключатель, под потолком зажглась лампочка, и тогда он наконец убрал руки с рисунка и медленно поднялся из-за стола. Поравнявшись на пороге с сеньорой Анитой, он остановился и обернулся к Сусане; по-моему, он хотел ей что-то сказать. Он стоял неподвижно и прямо, спрятав руки в кимоно, и мне страстно хотелось, чтобы он хотя бы пожелал ей спокойной ночи, но он лишь покачал головой и перевел взгляд на Дениса. Некоторое время они смотрели друг на друга устало и беззлобно, словно вдруг вспомнили о старой дружбе и былых мечтах, которыми оба когда-то жили. Форкат кивнул на дымящуюся у Дениса в руке сигарету.

— Здесь не курят, — заметил он строго и, ничего не добавив, исчез в коридоре.

Сеньора Анита постояла еще несколько секунд в тяжелом раздумье, а потом медленно вышла вслед за ним; чуть позже до меня донеслись ее крики и плач. Денис затянулся в последний раз, бросил сигарету на пол и раздавил ее каблуком, после чего опять склонился над Сусаной, положив руку ей на плечо.