Читать книгу "Весенние игры в осенних садах - Юрий Винничук"

– У меня своя тактика. Чувства не обязательно оформлять в слова. Думаешь, она не заметила моих взглядов? Она и сейчас смотрит в нашу сторону.

– А я-то думаю, отчего это ты стоишь с втянутым животом, словно шест проглотил.

– Она не глупышка. Она все анализирует. И сейчас, между прочим, думает, не совершила ли она большую глупость, связавшись с тобой.

– Ты смешон. Особенно, когда выпьешь.

– Я пью от отчаяния.

Прежде чем двинуться к столику, я сказал:

– Ну потерпи еще с месяц.

– А что должно случиться за месяц? – оживился он.

– Она будет свободна.

– Ты оставишь ее?

– Я всех оставлю.

Он замер с раскрытым ртом, и видно было, что его мозг начал сосредоточенно анализировать мои слова.

– Чего он хотел? – спросила Вера.

– У художников намечается вечеринка, вот он и приглашал меня.

– Не ври. Я же видела, как он то и дело посматривал на меня.

– Так ведь он хочет, чтобы я пришел туда с тобой.

– И вы так долго договаривались насчет вечеринки?

– А то ты будто Зеника не знаешь. Мелет, мелет…

– Ты отказался?

– Конечно.

– Ты собираешься дальше здесь кирять?

– А разве я пьян?

– Но ведь и не трезв.

– Бутылка шампанского – это то, что нам сейчас нужно. Ведь должны же мы как-то убить часа два, пока ты почувствуешь себя в форме, разве не так?

– Ты заливаешь, что больше ее не видел.

Я не сразу раскумекал.

– Кого?

– Ну, ту, которая предлагала тебе совместный уход из жизни.

– Ты все еще помнишь о ней?

– И не забуду никогда. Не надейся.

– Она всегда будет между нами?

– Несомненно.

– Вон она сидит, – кивнул я небрежно на столик напротив.

– Что? Кто? – Вера не верила собственным ушкам. – Это она?

– Та самая. Жива и здорова. Возможно, даже благодарна мне за то, что живет и поныне.

Вера какое-то время внимательно рассматривала девушку, оживленно беседующую со своим кавалером, а затем спросила:

– Сколько ей было тогда?

– Семнадцать.

Вера кивнула. Девушка выглядела как надо – на двадцать шесть-двадцать семь.

– Она весьма привлекательна.

– Ты бы видела ее тогда!

Я выпил и, закинув ногу за ногу, тоже стал разглядывать девушку, которую видел впервые, но которая и впрямь могла быть прообразом Марьяны лет через десять.

Глава одиннадцатая

1

Остров начинает мне сниться, наплывать на меня вместе со своими ивами, захлестывать прибрежными волнами и втягивать в себя, словно осьминог, я барахтаюсь в нем, ища спасения, выпутываюсь из пышных ивовых кос, и так, пока не проснусь среди ночи в холодном поту, ловя себя на мысли, что все еще напрягаюсь и размахиваю руками так, словно и на самом деле пытался высвободиться из плена страшных щупалец. Возможно, оттого я и вскрикиваю во сне. И все же меня неудержимо тянет к этому острову, хочется навестить его снова, без Марьяны, однако один я пойти туда не решаюсь – нет, только не это, пойти туда одному – это для меня все равно что отправиться среди ночи на кладбище, ведь именно остров предназначен стать местом моей смерти.

Восьмое августа гвоздиком вбито в мозг, поневоле я стал отсчитывать дни, мне снилось, что я по всему дому ищу календарь, а на глаза попадаются сплошь календари прошлых лет, и только после долгих поисков я нахожу то, что нужно, но там… в том календаре нет месяца августа, а после июля сразу начинается сентябрь, я пытаюсь высчитать, какой же день будет восьмого, и тут календарь превращается в муравейник, муравьи весело разбегаются, и тогда я просыпаюсь и облегченно вытираю пот со лба, осознав, что все это только сон. Мгновение, когда я отдаюсь смерти, становится навязчивой идеей, костлявая влечет меня, словно лучшая из любовниц, она похотливо овладевает мною в разных ипостасях – отравленным, повешенным, зарезанным, утопленным, раздавленным, застреленным. Последний вариант возбуждает сильнее всего, я вспомнил, что во многих фильмах любовники по обыкновению стрелялись. Выстрел в висок таит в себе некое благородство, конечно, если не воспользоваться «береттой» или «люггером», которые за милую душу снесут тебе полчерепа, нет-нет, стреляться следует из деликатного оружия, чтобы в финальном кадре – всего лишь аккуратненькая дырочка, тоненькая струйка крови и ничего более. Момент, когда я прикладываю к виску пистолет, представляется слишком ярко, исподволь я настолько к нему привыкаю, что мне иногда кажется, будто постоянно ношу пистолет с собой. Вместе с тем столь ясно осознанное самоубийство меня угнетает, ведь когда я начинаю раскладывать все свои неурядицы по полочкам, то с каждой по отдельности я еще смогу сладить, тогда как сваленные в кучу они повергают меня в панику, заставляют прятаться, юркнуть в норку и не высовываться, это идеальное состояние, однако невозможное, а потому остается забиться в гроб и спать, спать, спать…

Мне подумалось, что для полноты картины я должен побывать на острове еще и с Лесей. Возможно, она внесет ясность в мои сомнения, а если нет, то хотя бы поможет преодолеть магическое воздействие острова на меня, чтобы я воспринимал его именно как клочок земли и не более того, перестал видеть в нем некое живое существо, способное гипнотизировать и подчинять своей воле. В конце концов, возможно, остров вобрал в себя все сны Грицка, его ночные видения и грехи, а теперь они атакуют меня, назойливые, словно комары, зудят над ушами и не дают забыть, что остров существует, остров дышит и остров рождает сны.

После сессии Леся ежедневно подрабатывала в ночном клубе, где танцовщицы имели свои определенные часы – одни до полуночи, другие после – и каждый раз менялись. За столиками восседали бритые бандюки, крышуемые ими бизнесмены и их стильные телки, всякая шушера, а над ними клубился сигаретный дым, витали перегарные ароматы и закипал пьяный галдеж. Танцовщицы спускались со сцены к столикам, соблазнительно преподнося свои колышущиеся прелести, едва прикрытые пестрыми пушистыми перышками, а клиенты щедро вознаграждали красавиц банкнотами, небрежно запихивая зеленые бумажки за нечто, смутно напоминающее лифчики и трусики. Время от времени кто-нибудь из посетителей позволял себе запихнуть в трусики и щедрую руку дающего, и тогда раздавался девичий писк, или визг, или смех, однако же никто никогда не роптал и не возмущался. Я любовался стройным телом Леси, извивающейся в испанских и арабских танцах, замечал жадные взоры мужчин, пожирающих ее глазами, и был при этом царственно спокоен, ведь это я, а не кто-нибудь иной из здешнего похотливого сброда – единственный обладатель аппетитной Лесиной грации, это я, один лишь я и сегодня, и завтра буду владеть ее телом, стану делать с ним все, что мне заблагорассудится.