Читать книгу "Тамерлан. Потрясатель вселенной - Гарольд Лэмб"

Тимур уже потерял одного за другим Джехангира, своего первенца, и Омар-Шейха. Мираншах оказался недостойным сыном, а Шахрух — у которого лучшая пора жизни была уже позади — отличался кротким нравом и равнодушием к войне. В последние годы любимцем Тимура был доблестный внук, Мухаммед-Султан, кумир всего войска.

Тело юноши, встретившего смерть в час победы, забальзамировали и отправили с туменами, пришедшими с ним из Самарканда, сменившими теперь на траур яркие одежды. Горестные рыдания Хан-Заде, матери погибшего, Тимур слушал равнодушно; но когда увидел среди тех, кто приехал из Тебриза встречать процессию, маленьких сыновей Мухаммед-Султана, горе пригнуло его, и он несколько дней провел в своем павильоне, никого не допуская к себе.

Татарскому завоевателю, размышлявшему, как все старики, о прошлом, казалось, что некая сила, превосходящая его волю, отняла у него одного за другим всех тех, кто наилучшим образом служил ему. Замечательные военачальники его ранних походов лежали в могилах — праведный Сайфуддин, верный Джаку Барлас, Джехангир, его первородный сын. Умер даже преданный Ак-Бога, ставший правителем Герата, отдавший в войско своих сыновей.

На их местах Тимур видел теперь Нураддина и Шах-Малика, блестящих военачальников, однако неспособных держать бразды гражданского правления. Возле него постоянно теснились имамы с молитвами, пророчествами и выражениями скорби по покойному, которого он вез обратно в Самарканд. Сон его тревожили странные видения — образы давно умерших ханов, ведших войска через пустыню в Китай.

Даже когда он приказывал отстроить заново Багдад и другие разрушенные города, эти являвшиеся во сне призраки не покидали его сознания. Отдавая Хорасан Шахруху, а Индию Пир-Мухаммеду, он думал с Гоби и рассказах, которые слышал в юности, когда в окрестностях Зеленого Города охотился на оленей.

И из этих сновидений Тимур составил план. Он поведет войско в Гоби; разрушит громадную стену, оберегающую Китай, и сломит последнюю на свете державу, способную противостоять ему.

Эмир ничего не говорил об этом своим военачальникам. Волей-неволей он был вынужден оставить войско на зимних квартирах в Тебризе, а сам с головой погрузился в восстановление разрушенного войнами. Когда появилась первая трава, двинулся с войском и большим двором на восток, к Самарканду. В августе снова был в своем городе, поселился в саду, названном «Услада сердца». Проехал мимо мечети, упрекнул зодчего за то, что не сделал просторнее внутреннюю галерею. Разбирался с теми, кто правил в его отсутствие, вешал одних, награждал других. Казалось, прилив энергии оживил его старое тело. Задумал новую гробницу для Мухаммед-Султана, беломраморную, с золотым куполом, по его воле поднялся еще один садовый дворец — из белого камня, черного дерева и слоновой кости, с серебряными колоннами.

Тимур спешил. В последние два года зрение его становилось все хуже; веки так опускались на глаза, что он казался сонным. Ему было шестьдесят девять лет, и он сознавал, что жизнь движется к концу.

— В течение двух месяцев, — повелел он, — будут празднества. Пусть никто не спрашивает у другого: «Почему ты веселишься?»

На этот праздник завоевателя в Самарканд приехали послы двадцати государств, в том числе смуглолицые монголы из Гоби — которых изгнали из Китая. С ними Тимур вел долгие беседы.

И он нашел время принять Руи де Клавихо, гофмейстера испанского короля, который следовал за ним от Константинополя. Эту встречу славный рыцарь описывает так:

«В понедельник восьмого сентября послы выехали из сада, где их поселили, и поехали в город Самарканд. Прибыв на место, они спешились и вошли в дворцовый сад, там к ним подошли двое рыцарей и потребовали привезенные дары. Послы отдали дары этим людям, чтобы те с почтением отнесли их эмиру, то же самое сделали султанские послы.

В этот сад ведут очень высокие и широкие ворота, великолепно разукрашенные глазурованными изразцами золотого и синего цвета. У ворот стояло много привратников с булавами. Послы подошли к шести слонам с деревянными башнями на спинах, в башнях сидели люди.

Затем послов взяли под руки и повели дальше, с ними был посол, которого эмир Тимур отправил к королю Кастилии, татары, видевшие его, смеялись над ним, потому что он был одет в кастильский костюм.

Послов привели к старому рыцарю, сидевшему в приемной, и они почтительно склонились перед ним. Потом их подвели к маленьким мальчикам, внукам эмира. Здесь у них потребовали письмо, которое они привезли от короля эмиру Тимуру, послы подали его одному из мальчиков, тот взял его и понес эмиру, который пожелал, чтобы послов привели к нему.

Эмир Тимур расположился под аркой перед входом в красивый дверец, прямо на земле. Перед ним был фонтан, в котором плавали красные яблоки, струи воды поднимались очень высоко. Сидел эмир, скрестив ноги, на вышитых шелковых коврах в окружении круглых подушек. Он был в шелковом халате, с высокой белой шапкой на голове — наверху шапки краснел большой рубин, окруженный жемчужинами и драгоценными камнями.

Едва послы увидели эмира, они почтительно поклонились ему, встав на колени и скрестив руки на груди; затем пошли вперед, рыцари, до сих пор державшие послов под руки, выпустили их. Стоявшие подле эмира принцы, в том числе и Кураддин, взяли послов за руки и подвели к эмиру, чтобы он мог получше их разглядеть — зрение у него испортилось от старости.

Он не протянул послам руки для поцелуя, потому что здесь это не принято; но спросил о короле, произнеся: «Как поживает мой сын король? В добром ли он здравии?»

Затем повернулся к рыцарям, сидевшим вокруг него, в их числе был сын Тохтамыша, бывшего императора Татарии, несколько потомков покойного императора Самарканда, и сказал: «Смотрите, это послы моего сына, короля Испании, это величайший король франков, живущий на краю света».

С этими словами он взял письмо из руки внука и вскрыл, сказав, что вскоре его заслушает. Послов повели в комнату в правой части дворца, где сел эмир, принцы, ведшие послов под руки, заставили их сесть ниже посланника, которого китайский император отправил к эмиру Тимуру.

Увидя, что послы сидят ниже китайского посланника, эмир повелел, чтобы их посадили выше, сказав, что они от короля Испании, его сына и друга, а китайский посланник от вора и негодяя».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

БЕЛЫЙ МИР

Старый завоеватель построил свою Утопию — военный лагерь, город и сад одновременно. И величественно праздновал в ней. В те два месяца, когда осеннее солнце спускалось все ниже к голубым хребтам гор, должно быть, казалось, что город посетили добрые духи.

Так думалось изумленному Клавихо, созерцавшему дворы, усеянные цветами и деревьями со спелыми фруктами, сверкающие драгоценными камнями паланкины на улицах, в которых пели девушки, сопровождающих их музыкантов с лютнями, тигров и коз с золотыми рогами, — не зверей, а девушек, наряженных так скорняками Самарканда. Он бродил по крепости, более высокой, чем минареты мечети — созданной из кармазинной ткани. Видел бой слонов и татарскую знать, приезжавшую из Индии и Гоби с дарами Тимуру.