Читать книгу "Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс"

Мне позвонила знакомая Линда, с которой мы не общались несколько месяцев. Она сказала, что услышала о смерти Нортона и хотела выразить, насколько это ее опечалило. Я спросил, откуда ей стало известно — из некролога в «Таймс»? Линда ответила, что слышала по радио. Моему изумлению не было предела.

— Что?!! — заорал я в трубку. И она рассказала, что ехала в машине из загородного дома по скоростному шоссе Лонг-Айленда и слушала новостную станцию 880, когда сообщили, что Нортон (его назвали «легендарным котом, который ездил в Париж») скончался. Линда чуть не съехала с дороги, но взяла себя в руки и, продолжая путь, прослушала тридцатисекундный некролог, посвященный известному на весь мир вислоухому шотландцу.

Я немедленно позвонил Дженис рассказать ей об этом и, качая головой, заметил:

— Ты хоть понимаешь, что когда умру я, о моей смерти не станут полминуты говорить по радио.

— Понимаю, — сочувственно ответила Дженис. — Очень хорошо понимаю.

Потоком хлынули обычные и электронные письма. Без преувеличения скажу, что получил их не меньше тысячи — люди скорбели и выражали соболезнования по поводу кончины Нортона. Писали авторы, с которыми я работал, коллеги по издательскому делу, но особенно друзья. Писатель Боб Рейсс, которого я издавал и с которым иногда играл в покер, прислал такие слова: «Я считал Нортона не домашним животным, а вашим другом. В этот день печали примите мои соболезнования». Агент, которую я почти не знал, но которая видела Нортона на разных сборищах в «Рэндом-Хаусе» и на паре читательских конференций, написала: «Он был воплощением нездешней мудрости. Такого больше не встретить. Скорблю с вами». Энн Кинг, у которой Нортон оставался на выходные, когда мы с Дженис ездили в Сан-Франциско, благодарила за то, что ей позволили провести с ним те несколько дней. Я получал письма от торговцев, в чьи магазины приходил за покупками вместе с котом. Вот что написала женщина, которая купила мою старую квартиру и которая почесывала и гладила Нортона, пока размышляла, стоит ли ей соглашаться на запрашиваемую мною цену: «Хотя я видела его только дважды, Нортон произвел на меня глубокое впечатление. В нем было что-то неземное. Я всем рассказываю, что была знакома с ним. Он был поистине уникальным котом».

Одно из моих любимых писем прислала хорошая подруга Бекки Окрент. В конверте оказалась черно-белая фотография, на которой был изображен юноша с котом на плече. На обратной стороне был напечатан комментарий. Кота звали Миссис Чиппи. Он был самцом и принадлежал Генри Макнишу, плотнику с корабля «Эндьюранс», на котором сэр Эрнест Шеклтон ходил в свою знаменитую антарктическую экспедицию. Юноша на снимке был не Макнишем, а другим моряком из команды — Персом Блэкбурном. «Не хочется думать, — писала Бекки, — что случилось с Миссис Чиппи, когда команде пришлось покинуть корабль. Надеюсь, на кошачьих небесах у них с Нортоном будет о чем потолковать и за кружкой пива поделиться рассказами о своих приключениях».

Знакомая и большая любительница кошек Шарон Макинтош прислала по электронной почте такие мудрые слова: «Думаю, нам позволена лишь временная опека кошек. Хотя я не верю в небеса для людей, всегда считала, что наши дорогие кошки встречаются на своих небесах, где вдоволь кошачьей еды и нет блох. Мне кажется, кошки больше чем люди хотят умереть достойно и с любовью. Ты позволил Нортону и то и другое».

Когда рак у Нортона стал прогрессировать, я сообщил об этом очень немногим, в том числе и двум женщинам на Сицилии, Ванде и Джованне Торнабен, чью поваренную книгу я издал. Ванда, мать Джованны, как только узнала о болезни кота, отправила мне следующий факс:

Уважаемый Питер!

Джованна перевела мне ваше письмо, а теперь переводит мое к вам. Мне глубоко понятны ваши чувства к Нортону. Я сама испытываю такие же к Пуффо [ее собаке]. Ему теперь четырнадцать лет, и я не представляю жизни без него. Поэтому сообщайте, как только будет возможность, новости о здоровье Нортона. Для меня он не только ваш любимый кот. Он таинственный посредник, которым решил воспользоваться Господь, чтобы отчасти изменить мою жизнь.

Когда Нортон умер, мне пришли самые трогательные письма из всех, что я получал: одно от Ванды, другое от ее дочери. Я ни слова в них не изменил. Пусть они не совсем совершенны в отношении английского языка, зато в них все в порядке с чувствами. Ванда писала:

Уважаемый Питер!

Мой долгий жизненный опыт говорит, что ничто не утешит вас после потери Нортона и вам долго не удастся заполнить пустоту, которую он оставил в вашем сердце и вашем доме. Дело в том, мой друг, что наши любимые животные — это зеркала, в которых отражается, какими мы, люди, могли бы быть, но часто не становимся. Когда они уходят, то уносят с собой нашу лучшую часть: нежность, огромную любовь, которую мы выражаем просто взглядом и тайными словами, что шепчем в пушистое ушко, словами, которые они, безусловно, понимают, уносят счастливые моменты и пережитые вместе горести. У Нортона была замечательная жизнь, и он сделал вашу жизнь замечательной. Не сомневаюсь, он научил вас понимать себя, как не смогла бы тысяча человек Хочу рассказать, что случилось много лет назад, когда умерла моя маленькая кошечка Лилли. Я спросила у моего доктора и друга Винченцо: «Как ты думаешь, я могу считаться нормальной, если переживаю сильнее, когда умирает животное, чем когда умирает человек?» Он улыбнулся и ответил: «Нет, не можешь… хотя… хотя…» — Его глаза погрустнели, он определенно вспомнил о своей собаке Арго, похороненной на вершине горы в Мадони, где теперь покоится и прах самого Винченцо. Моя огромная «ненормальность» заставляет меня страдать и сегодня. Ваша боль, Питер, — это моя боль.

С любовью, Ванда.

От себя Джованна приписала внизу на этом же листе.

Я перевела мамино письмо, и, поверьте, писать было трудно, потому что я все время плакала, жалея Нортона. Для меня он останется навсегда ироничным, независимым существом, которое несколько лет назад разгуливало и скакало по столам нашего ресторана. Останется навсегда живым под сицилийским солнцем, живым, как наша дружба.

Доктор Джонатан Турецкий направил мне замечательные строки, часть которых я здесь привожу:

«Я искренне опечалился, узнав о кончине Нортона, хотя сознаю, что сам ему никогда особенно не нравился. За годы практики я научился не принимать слишком близко к сердцу неприязнь некоторых моих пациентов. Прекрасно понимаю, это не личное, просто многие не в состоянии принять принцип, что приходится заниматься неприятными вещами для их же блага. Я же довольствуюсь сознанием, что помогаю им».

К письму он приложил трогательную статью, которую написал несколько лет назад на смерть своей собаки. Позвонил Марти Голдштейн и рассуждал о духе Нортона, который, как он утверждал, никогда меня не покинет. Дайана Делоренцо написала: «За то короткое время, что я его знала, он глубоко меня тронул… Человек должен быть счастлив, если встретился в жизни с такой любовью, как Нортон. Вы благословенны, что были друг у друга». Доктора Турецкий, Пеппер и доктор Делоренцо с коллегой доктором Лукас внесли пожертвования от имени Нортона (Турецкий и Пеппер — ветеринарному факультету Тафтского университета, Делоренцо и Лукас — ветеринарному отделению университета Пенсильвании). Кроме них, многие другие сделали пожертвования от имени Нортона ветеринарным лечебницам. У меня появилось ощущение, что недалеко то время, когда на День труда состоится мой личный благотворительный телемарафон.