Читать книгу "Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова"

Она кивнула.

– Верно. Я его и нашла. На другой день к вечеру. Я ведь про ключ этот забыла совсем, да и про парнишку тоже, закрутилась… А потом стала комнату убирать, мы же гостей ждали на пятилетие. И решила петли дверные смазать, скрипели они больно громко. А масло-то в сарае. Тут я и вспомнила! Стукнула к Изотовым – не открывают. Тогда вышла к сараюшке, смотрю, дверь приоткрыта. Зашла внутрь. Темно было – спичкой чиркнула. А там…

Серегина жена сделала испуганный жест, как будто отгоняла вдруг возникшее видение, перевела на нас широко раскрытые глаза и прижала обе ладони к скуластому лицу:

– Сначала я табуретку увидела, она на земле валялась, там пол земляной… А потом – ботинки. Прямо у лица моего качались. Я голову подняла и… увидела. Почерневший весь, лицо такое… страшное. Язык…

– Язык вывалился, понятное дело, – подал голос Серега. – Галя как закричала, ко мне бросилась, я сразу туда рванул, думал, может, живой еще – какое там! Парень закоченел уж. Сняли его, я поехал телефон искать, чтобы «Скорую» да милицию… Вызвал и скорей обратно, Галка уж здорово испуганная была. Стою у сарая, никого туда не пускаю…

– А мать?

– Да она как с ума сошла, ну точно, психобольная! Фрося к ней побежала, чуть дверь не снесла, так стучала – достучалась… Спала она, Унтерша. Средь бела дня на кровати лежала, в одежде. Сказали ей, что сын-то удавился, думали, она к сараю кинется сразу! А та села на кровати, руками себя обхватила и давай раскачиваться туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Как маятник. И молчит. На стенку против себя смотрит и – ни звука! Даже не плакала. Только качается. Час качается, два… «Скорая» когда приехала, Витальке помочь уже нечем было, так врачиха – к ней… Ноль эмоций. Врачиха говорит: это шок у женщины, к завтрему, может, отойдет. А не отойдет – психиатрическую, грит, бригаду вызывайте.

– Отошла?

– А бес ее знает. Пока парнишку в труповозку грузили да менты всех нас опрашивали, она так из комнаты и не вышла. Все качалась. А ночью кричать начала, прямо белугой. Даже мне, – Серега поежился, – жутко было слышать. Вой такой, как у волчицы, по всему бараку стелется – «ууу-у-у-у…». Мороз по коже брал.

– А утром?

– Утром исчезла куда-то, никто не видел, рано она ушла. И шестеро с лишним суток не появлялась, мы уж думали, может, она тоже руки на себя наложила где-то, в лесу или, вон, в карьере. А она через неделю является. Сразу к себе прошла, ни на кого не глядя, и давай узлы паковать. В две простыни ее тряпье увязалось. Хвать она узлы – и на дорогу, голосовать. Я предложил подвезть, так она так зыркнула – как обожгла… Н-да. Ну, про это я говорил уже.

– И где она сейчас, вы не знаете?

– Не-а, – сказал Серега довольно равнодушно. – И не интересовался этим никто. С год комната пустовала, а потом туда Фрося жиличку пустила. Нормальную бабу, человеческую, нос ни от кого не воротит. Хоть и выпивоха.

– Так-так… А причины, по которой Виталий на самоубийство пошел, вы не знаете? Или можно все-таки что-то предположить?

– А зачем предполагать? – удивился Серега. – У него ж в кармане записку нашли. Я сам не видел, это мне милиционер, который соседей опрашивал, вроде как обмолвился. Типа, из-за девчонки он такое с собой сотворил. Девчонка какая-то его то ли отшила, то ли отказалась от него. Видать, крепко братишку пришибло, раз уж он два раза вешался.

– Что?! Как это – «два раза»?

– Так я же, когда снимал его, успел разглядеть, что веревка обрывалась. Он веревку эту прямо там же, в сарае взял. Гнилая она была. И, видать, здорово гнилая, раз даже его не выдержала, а сколько в этом хлопце весу-то было? В первый раз оборвалась веревка, парень узлом концы связал и снова петлю сделал, теперь уже двойную, для верности. Эта петля уж его выдержала.

Я зажмурилась, представив себе, как щуплый паренек, сжав зубы, протискивает голову в неумело сооруженную петлю, с минуту стоит на табуретке, собираясь с духом, отталкивается… Короткий треск – и человечек лежит на полу, кашляя, хватаясь руками за горло, со свистом всасывая в себя воздух… И, отдышавшись, сорвав с шеи обрывки веревки, снова, уже более сосредоточенно, начинает все сначала…

– Ужас, – подтвердил Сашка мою невысказанную мысль.

Мы помолчали.

– Только одно мне из вашего рассказа непонятно, – медленно сказала я после паузы. – Где и кто его хоронил, Виталия?

Серега поднял широкие плечи:

– Никто не знает. Но как-то похоронили, конечно. Я думаю, что в те шесть дней, что Унтерши здесь не было, она и провернула все. Забрала сына из морга и сразу – на кладбище… Да и то рассудить: зачем бы ей сына сюда привозить? Прощаться с ним некому было, у парня ни друзей, ни подруг во всей округе. Да и на поминки тратиться она не хотела, для нас-то это уж наверняка. Так и сгинули они оба, быстро про них забыли. Если бы вы не напомнили…

Он вздохнул и указал на давно поджидавший нас стол:

– Давайте, братишки. Хоть и с опозданием, а помянем раба божьего, за упокой, как говорится…

Сашка сказал, что он за рулем, а мы трое опрокинули по стопке. Самогон обжег гортань, но этому я была даже рада. Жжение в горле на время перешибло тяжесть, которая черным камнем лежала у меня на душе.

Я никогда не видела молодого человека по имени Виталий, и никто из заслушанных свидетелей не показал нам даже его фотографии. Но перед глазами все равно стоял нарисованный моим воображением невысокий прыщавый юноша в очках и с потными руками, которого изводила мать, избегали одноклассники и отвергла любимая… Как же надо было не любить самого себя, чтобы в восемнадцать лет решиться на такое?!

* * *

Я думала об этом всю дорогу, пока мы ехали к другим свидетелям – подопечным Серафимы Чечеткиной.

– Номер первый. Во дают! – Прежде чем позвонить, Сашка не без удивления разглядывал дверь – то есть не дверь, а вход в квартиру, где обитала Любовь Степановна Синельникова, 36 лет, согласно списку – инвалид первой группы с детства. Двери никакой не было, а вход перекрывало захватанное выцветшее покрывало. Из-за него не доносилось ни звука.

– Каменный век! Хорошо, что не шкуру мамонта повесили, – хмыкнул Сашка и решительно надавил на треснутую кнопку звонка. Тот пару раз вякнул хриплым, простуженным голосом и смолк.

Гостей встречать никто не торопился.

– Что ж, придется нарушать! – потер руки Сашка. – Незаконное проникновение в чужое жилище… Статья 139-я, до трех лет.

Я вздохнула: учеба на юридическом факультете привила моему сыну странные навыки.

Сашка брезгливо отодвинул полог, занес было ногу и тут же ее одернул.

У самого порога лежало тело. Труп!

– Господи! – вскрикнула я не своим голосом. – ГОСПОДИ!!! – закричала я, вцепившись в Сашку и чувствуя, как у меня подкашиваются ноги.

Потому что труп пошевелился!