Читать книгу "Мефодий Буслаев. Лестница в Эдем - Дмитрий Емец"

– А разве она личная? Ничуть!.. Начнуиздали! Есть тут одна площадочка! Когда мимо ни прошнырнешь – вечно на нейкто-нибудь из светлых ошивается! Продолжать? Хю-хю или не хю-хю? –вкрадчиво глядя на Ирку, продолжил Хнык.

Ирка насторожилась.

– Отпусти его! – велела онаАнтигону.

Тот неохотно разжал руку, позволив обтекающемугрязью Хныку встать на четвереньки и отряхнуться на манер большой собаки. Вовсе стороны полетели брызги.

– Ишь ты! Вытирали им асфальт – вытирали,а луж в городе все равно навалом! – разглядывая его, буркнул кикимор.

Хнык заискивающе захихикал, выслуживая себежизнь.

– Рассказывай, только не ври! Ты жзнаешь, я нежить! У меня на ваше вранье нюх! – предупредил его Антигон.

Суккуб, перед носом у которогомногозначительно покачивалась булава, перестал хихикать и без перехода исторгпечальный вздох.

– Что на этой площадке, мраку точно неизвестно, да только кое-какие мыслишки имеются. Ведь если охраняют – сталобыть, не песочек детишкинский?

Хнык от любопытства провернулся на месте и дажеприсел, чтобы удобнее заглянуть в глаза смотрящей под ноги Ирке.

– Тебе виднее! – сказалавалькирия-одиночка, захлопывая от подзеркаливания мысли и стараясь придать лицускучающее выражение. Ей было известно, что суккубы, если потребуется, считываютпотаенные мысли с необычайной легкостью. По глазам, морщинкам на лбу,неуловимому жесту, даже просто по дрожанию губ.

– Я, конечно, дух мелкий, мне мало ктоотчитывается, да только слухи у наших быстро разносятся. Когда Лигулу донесениеприслали, что свет там регулярно топчется, тот поначалу Арею отписал, чтобы оносторожненько понюхал, чего да как. Да только наш Арей больше ценит, что в егособственную голову втемяшится. Мечом кого-нибудь рассечь – это он с радостью, авот «осторожненько понюхать»… В общем, завяло дело. Тогда Лигул от себя послалдвух комиссионеров. Ни один не вернулся. Послал еще четверых – из этих уже одинвернулся и сообщил, что они напоролись на валькирию с золотым копьем.

– Ага! Фулона! Так вот почему она… –не сдержавшись, воскликнула Ирка, но тотчас, спохватившись, что суккубнасторожил ушки, умолкла.

– Тогда Лигул перестал посылатькомиссионеров и отправил троих стражей посообразительнее… – разочарованнопродолжал Хнык. – Они встретили там одного ошивающегося парнишку, скрутилиего (щенок оказался неожиданно шустрым и подранил одного из наших!), но саминапоролись на златокрылых и отчалили ни с чем… Что, уже интересно?

– Не особенно. Я пока не понимаю, при чемтут двоюродный брат, – нетерпеливо сказала Ирка, одновременно опуская вкопилку своих внутренних суждений о Багрове меткое определение «ошивающийсяпарнишка».

– Очень даже при том! – горячозашептал Хнык. – Лигул не собирается спускать светлым! Конечно, стражимрака могут и сами сунуться на площадку, но нашим интереснее, чтобы свет получилморальный пинок от людей. Так свету больнее будет!.. Вы им носы вытираете, аони об вас ноги!

– Давай без рассуждений!

– Пожалуйста! Через четверть часа тудаподвалят две довольно большие толпы, чтобы выяснить отношения. То ли машину укого-то свистнули и разобрали, то ли девушку угнали. Я особо не вдавался.Проектированием разборок и провоцированием ссор у нас особый отдел занимается –я не влезаю. Мне достаточно, что двоюродный братец, о котором я говорил, будетв одной из толп.

– И что? Начнется драка и в дракеразнесут детскую горку? – попыталась понять Ирка.

Хнык хихикнул.

– Ну драка не драка, а кусок трубы мойподопечный с собой прихватил. На случай внезапного ремонта водопровода, хю-хю.Ну что? Отпускаете меня?

– Проваливай! – брезгливо сказалаИрка.

Хнык не заставил себе долго уговаривать ишмыгнул через проспект. Антигон проводил его взглядом бойцового пса, которомуне позволили сожрать гавкучую шавку.

– Я одного не понимаю! Чего там крушить?Детскую горку, турники и песочек? Лестницу, если верить Эссиорху, они все равноне увидят! – спросила Ирка озадаченно.

Антигон запустил пальцы в заросли бакенбард ипринялся ожесточенно скрести. Как всякая нежить, он страдал от мелкихпаразитов.

– Не в том дело, хозяйка! Мрак гонит ихтуда как баранов, чтобы было как можно больше бестолковой суеты. У кочевниковтак бывало. Погонят на пехоту противника быков. Кричат, бичами щелкают,факелами их пугают, а сами за бычьими спинами от стрел прячутся. А как быкипередние ряды копейщиков сметут, тут между ними и кочевники врываются. Да этовсе и не важно. Плевка одного и то хватило бы, если в нем яда и гнева много. Непощечина убивает, а обида. Не слюна смердит, а злоба.

Ирка задумалась. Да, Антигон прав. Осквернение– дело тонкое. Польют в драке землю кровью, засеют выбитыми зубами, мозгикому-нибудь вышибут, трехэтажным матом ненависть свою в асфальт и песок вварят– и не сможет в оскверненном месте ничего появляться в предрассветный час.Исчезнет лестница. Перестанет быть видимой. И доступной, и что тогда? Возникнетгде-то в другом месте? А если нет?

– Может, Лигул и все просчитал, нокое-чего не учел, – сказала Ирка.

– И чего не учел? – усомнилсяАнтигон.

– Фэ-Тэ-Тэ.

– Что за Фэ-Тэ-Тэ?

– Фактор тети Таамаг.

* * *

Дафна подняла с пола меч, которым Арейпоследние полтора часа, по его собственным словам, выколачивал из Мефа лишнююдурь. Ради эксперимента Дафна взмахнула мечом пару раз, пытаясь повторитьдвижения барона мрака, но у нее внезапно заболела голова. Дафна торопливоотбросила меч и принялась тереть костяшками пальцев виски.

Меч хранил дух Арея – беспощадный к себе идругим, мертвенный и ироничный. Даже странно было, что дерево сумелопропитаться им и удержать в себе. Но смогло и удержало.

Думая об Арее, Дафна представляла себеогромного викинга, в спине у которого торчит нож. Рукой до ножа не дотянешься –вытащить его нельзя. И вот викинг поворачивается, даже рычит, но только иможет, что скрести себе пальцами плечо – нож все равно торчит где-то сзади.

Мефодий лежал на матах, отвернувшись к стене,и тяжело дышал. На нем была серая тонкая майка с двумя ясно проступавшимиподтеками пота на спине. Меф потел полосками, как тигр.

Арей только что ушел, отшвырнув меч инапоследок обозвав Мефа «террористом-смертником» и «куском бездарнойпротоплазмы». Дверь, которую он открыл ногой, все никак не могла успокоиться идрожала от обиды.