Читать книгу "Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб"

– Таланты у всех разные.

– Это точно. У Баха – музыка, у вас – извержения вулканов.

– Долго вы еще будете изрекать подобные глупости?

– Может, вы намерены оставить потомкам сочинения вроде «Менуэт для Везувия с оркестром – apocaliptico ma non troppo»?

– К чему вы клоните?

– Как вы можете думать, что творчество Баха или Моцарта вписывается в вашу интеллектуальную симптоматику? Как вы можете быть настолько глухи, чтобы не понимать, что за этим стоит нечто для вас непостижимое?

– И что же, по-вашему, я должен чувствовать?

– Страх. Я хочу, чтобы вы почувствовали страх.

– Страх перед чем?

– Перед тем, что я не осмелюсь назвать. Перед тем, что, возможно, не имеет названия.

– Я понял! Вы хотите внушить мне страх перед преисподней! Смех, да и только.

– Нет, у преисподней есть название. Стоит дать чему-то имя, как это перестает быть опасным. Я нисколько не сомневаюсь: в конце концов вам все-таки станет страшно.

– Вы прямо как статуя Командора из «Дон Жуана».

– Совесть у вас наверняка нечиста, поскольку вы так упорно все скрываете, но поскольку у вас это плохо получается, то, пожалуй, пример с «Дон Жуаном» – как нельзя кстати.

– По-вашему, я пытаюсь вас соблазнить?

– Дон Жуан не больше вашего любил женщин. Но ему нравилось нарушать правила.

– Я сам устанавливаю правила, поэтому нарушать их мне неинтересно.

– Вы разве не знаете, что существуют вечные законы, против которых вы бессильны?

– К нам вновь пожаловала наша Антигона двадцатого века. Представьте себе, вечных законов не существует, и ответственность – мой единственный критерий оценки.

– Повторяю, однажды вам станет страшно. Вы даже не поймете почему, но испугаетесь, и никакие красивые слова об ответственности не вернут вам покой. Когда это случится, я не хотела бы оказаться на вашем месте.

– Вы говорите так, будто я во всем виноват! Но я тогда еще не появился на свет.

– В эпоху геноцида?

– Это был не геноцид, а уничтожение, простое и неприкрытое.

– Извините, убийство всего населения Юга, по-моему, иначе как геноцидом не назовешь.

– А мы называем это событие по-другому.

– Черт. Значит, так и было? А я-то ляпнула наугад – вдруг вы клюнете. Никогда бы не подумала, что…

– Это был не геноцид, а уничтожение.

– Цельсий, цинизму тоже есть предел. Наплевать, как вы называете это – геноцидом, уничтожением или ерундой. Это омерзительно, как ни назови.

– Омерзительно было бы, если бы убили каждого десятого южанина.

– Каждого десятого? Так вы, получается, уничтожили всех южан до последнего!

– Нет, вы не поняли. Наше решение основывалось на доводах разума. Мы пришли к выводу, что Юга больше не будет.

– Что?

– Юга больше нет, и все.

– Вы хотите сказать, что на Юге никого не осталось?

– Нет, я же говорю, Юга больше не существует. В двадцать втором веке люди не захотели принять на себя такую ответственность, ведь речь шла о двух третях населения земли. Человечество бы не выдержало такого непомерного груза вины. Проблема была решена с размахом и в то же время с умом: судно пошло ко дну вместе с экипажем. Что стало с населением Юга? Поскольку Юга не существует, ваш вопрос лишен смысла.

– Напротив, ваш ответ – бессмыслица! Как это у вас выходит, что Юга больше нет? Этого невозможно!

– Дорогая моя, вот уже четыре столетия как это возможно, и ваша моральная поддержка в данном случае не требуется.

– Да я уже даже не про мораль, я вам про логику говорю. Если есть север, восток и запад, юга просто не может не быть.

– Да вы, оказывается, любите логику? Прекрасно, я тоже. Будем рассуждать логически: возьмем Помпеи. Что такое знаменитый парадокс лжеца в сравнении с парадоксом Помпей? Извержение вулкана произошло год назад – уж я-то знаю, ведь я сам его устроил. А вы из глубин своего двадцатого века знаете, что Помпеи были погребены под пеплом и лавой 24 августа 79 года нашей эры – то есть за много веков до нашего вмешательства. Это же абсурд, согласитесь? Логически совершенно бессмысленно, верно?

– Не только логически.

– Всему свое время. Будем исходить из того, что всякий порядок мыслей подчиняется логике. Я хочу, чтобы вы согласились с тем, что парадокс способен стать реальностью. Вы не можете этого отрицать – само ваше присутствие здесь тому подтверждение. До двадцать второго века все думали, что парадоксы – это лишь абстрактные рассуждения, интересные только любителям странных идей. Однако нет, парадоксы сыпались как из рога изобилия, в грамматике и вообще в жизни: их создавали из чего угодно.

– Вы не правы: нельзя решить, что дважды два будет пять.

– Нет, можно. Как вы можете отрицать то, что подтверждено четырьмя столетиями? Отсутствие Юга, может быть, и нелепо, но если эта нелепость признается всеми в течение четырехсот лет, это называется реальностью. И это существует.

– Ага. Лучше не буду спрашивать, какое давление оказали политики на людей, чтобы запретить им возражать вслух.

– Очнитесь, бедное дитя. Никогда еще выжившая часть человечества не встречала идею с таким восторгом и облегчением. Я уже говорил, люди не смогли бы вынести такое бремя вины. А здесь им предлагали замечательный выход: «Геноцид? Какой геноцид? Население Юга? А что такое Юг? Его нет. Никогда о нем не слышали».

– Лицемерие дошло до такой степени?

– Это не лицемерие. Это инстинкт самосохранения. Похоже, вы не понимаете, насколько необходимо было уничтожение Юга. Вы недавно сказали, что ось север – юг, разделяющая обеспеченных и нищих, просто ужасна. И со временем все только усложнялось. Дольше невозможно было терпеть. Нашествие бедняков стало не просто угрозой, а реальной опасностью, исчисляемой в цифрах.

– Вы пытаетесь оправдать случившееся – или мне чудится?

– Нет, я просто рассказываю, что произошло. В середине двадцать второго века человечество очутилось перед выбором: какую категорию людей принести в жертву? Инвалидов? Их не так много. Китайцев? Они слишком сильны. Самых некрасивых? Чересчур расплывчатое понятие. Интеллектуалов? Они забавны. Толстяков? Их все любят. Но к чему далеко ходить, когда есть такие неприятные люди, как бедняки? Бедняки, фу! Они отвратительны. Знаете, почему бедных ненавидели? Потому что из-за них появлялись угрызения совести. Когда встречаешь дурнушку или идиота, ты не чувствуешь себя виноватым: дурнушка и есть дурнушка, а идиот таким уродился. Но, столкнувшись нос к носу с бедняком, невольно подумаешь: «Если бы я отдал ему половину того, что имею, он бы перестал быть бедным». Это ведь тоже логично.