Читать книгу "Зубная Фея - Грэм Джойс"

– Да у нас в школе полным-полно прыщавых ребят!

Однако Клайв не желал слышать голоса разума.

– Прыщи появляются оттого, что внутри у человека скопилась какая-то дрянь, которой надо вылезти наружу. И эта дрянь всегда находит выход в виде прыщей или чего-нибудь еще.

– И ты думаешь так вот избавиться от прыщей – написать кровью свое имя на куске своей кожи? – спросил Сэм.

– Это называется автопергамент, то есть «материал для письма, сделанный из собственной кожи».

Бедняга Клайв! Ему предстояло пройти вступительные экзамены в Оксфорд и доказать, что он способен освоить университетскую программу, опережая «нормальных учеников» сразу на шесть лет. По сему поводу один из учителей в его школе сухо обронил, что единственное, чему хорошо учат в Оксфорде или Кембридже, это умению издеваться над другими людьми так, чтобы они этого даже не заметили.

– Это у тебя и сейчас неплохо получается, – сказал Терри, когда Клайв передал им слова учителя, – значит, в Оксфорд тебе и дорога.

Это замечание уязвило Клайва до глубины души. Он и без того болезненно воспринимал свою оторванность от ближайших друзей, хотя эти двое тоже ходили в разные школы. Чувствуя, что его лишили чего-то очень важного, он завидовал той легкости, с какой Терри и Сэм могли общаться с другими людьми за пределами их маленького кружка, и тому, как свободно они чувствуют себя в обществе девчонок. Его поражала их способность запросто беседовать с Алисой, не вступая с ней в конфликт, что ему самому при всем желании не удавалось.

Клайв выдавил из пальца на кончик иглы каплю крови и вывел свои инициалы на лоскутке кожи. Когда с этим было покончено, он закопал автопергамент в землю на берегу пруда.

– Теперь я готов ко всему, – сказал он.

Проснувшись однажды утром, Сэм обнаружил на полу посреди спальни бойскаутский берет. С бьющимся сердцем он вылез из постели, поднял берет, и комната поплыла у него перед глазами.

Это был не его головной убор. Он мог даже не заглядывать в платяной шкаф, на полке которого были аккуратно сложены и преданы забвению его собственный берет, рубашка, шорты и алый шейный платок. Подобранный им с полу берет был гораздо большего размера, его покрывали грязные пятна, а кожаный ободок на изнанке потрескался и лопнул в нескольких местах. От берета воняло маслом для волос, землей и гнилыми листьями – то был безошибочно узнаваемый, неистребимый и вгоняющий в холодный пот запах мертвого бойскаута.

Берет принадлежал Тули.

Сэм взглянул на окно. Оно было приоткрыто. Он вспомнил, как Зубная Фея однажды пообещала ему «подбросить подарочек для психиатра». Его следующей мыслью было сжечь берет, как он ранее поступил с шейным платком. Но сперва нужно было разжиться керосином, стащив его из отцовской кладовки, и до той поры он спрятал находку под кроватью. После обеда он пришел к пруду с керосином, перелитым в бутылку из-под лимонада, и сжег берет, а его обгорелые останки пинком сбросил в воду.

– На, жри, – сказал он щуке.

Между тем не проходило и дня, чтобы во время поездки в автобусе Сэм не пытался увидеть в глазах Алисы хотя бы намек на какую-то особую близость. Он был уверен, что она не забыла тот поцелуй. Чутье подсказывало ему, что Алисе известно, с каким нетерпением он ждет малейшего знака с ее стороны и какую радость доставляет ему каждая ее улыбка. То же самое чутье говорило, что существует некая внешняя сила, мешающая развитию их отношений.

И однажды в пятницу, когда они ехали из школы, все разом прояснилось.

– Что ты делаешь в выходные?

Алиса зевнула, глядя в окно.

– Встречаюсь с моим парнем.

Сэм быстро оправился от неожиданности.

– Ты не говорила, что у тебя есть парень.

– Ты об этом и не спрашивал.

Новость была сокрушающей и унизительной. Некоторое время они ехали в молчании, пока Сэм, прикрывая остатки своего растоптанного достоинства рассеянно-безразличной интонацией, не поинтересовался:

– Я его знаю?

– Нет, – сказала Алиса и после паузы снизошла до пояснений. – Он работает в Лондоне, и мы видимся нечасто. Он объявляется на своей тачке, когда у него есть дела в наших краях.

«Объявляется на своей тачке», – повторил Сэм про себя. Алиса, в ее четырнадцать лет, всего годом старше Сэма, имела постоянного любовника, который работал в Лондоне и периодически объявлялся на своей тачке.

– Сколько же ему лет?

– Двадцать два.

Сэм почувствовал отвращение. Как она могла крутить любовь с человеком, столь катастрофически старым? Он вспомнил клочки письма, найденные в кармане ее куртки, и скомканную золотистую фольгу.

– Очень тонкая прозрачная пленка, – сказал он.

– Что?

– Осенняя паутинка. Нечто тонкое и непрочное.

– О чем ты говоришь?

– Тебе нужны пояснения?

– Похоже, ты рехнулся окончательно. – Она нажала кнопку звонка, чтобы остановить автобус. – Может, заглянешь ко мне в гости?

В гости к Алисе? Сэм лишь однажды видел ее дом, да и то издали.

– Когда?

– Завтра. Заходи после полудня.

– Но ведь ты встречаешься со своим парнем?

– Все равно заходи.

Таким вот образом Сэм наконец-то смог познакомиться с мамой Алисы. Эта семья – единственная среди всех известных Сэму семей – обитала в настоящем загородном особняке с обсаженной деревьями подъездной аллеей. Сам особняк, впрочем, нуждался в серьезном ремонте. Даже при поверхностном взгляде легко обнаруживались приметы запущенности, вроде нарушенной кладки черепичной крыши или пятен на боковых стенах там, где отвалилась штукатурка. Перед крыльцом стоял зеленый «ягуар» – изящная спортивная модель. Железный дверной молоток в форме собачьей головы неуверенно брякнул под рукой Сэма. Дверь открыла Алиса.

С некоторых пор Сэма особенно интересовала личность Алисиной мамы, которую звали Джун. В прошлом танцовщица, она, по словам Алисы, теперь переквалифицировалась в писательницы и зарабатывала на жизнь сочинением стихов для поздравительных открыток. Мысль о встрече с писательницей волновала и несколько страшила Сэма. Примерно такие же чувства вы бы испытывали, будучи предупреждены, что человек, с которым вам в ближайшее время предстоит иметь дело, горбат, одноглаз или сухорук. Комната, в которую его провела Алиса, не оправдала ожиданий Сэма. Он предполагал увидеть нечто богемно-экстравагантное, нечто, сразу дающее понять гостю, что он находится в доме писателя; на худой конец сгодились бы хоть череп на каминной полке или египетский саркофаг в прихожей. Но вместо этого он увидел самую ординарную мебель, обои с ворсистым рисунком и пианино красного дерева у дальней стены. Сама Джун Бреннан отчасти реабилитировала себя в глазах Сэма тем, что при обилии косметики на лице она так и не удосужилась выбраться из ночного халата. Она полулежала на диване, потягивая белое вино из высокого бокала. Ее голые пятки покоились на коленях сидевшего рядом молодого человека.