Читать книгу "Зубная Фея - Грэм Джойс"

Она протянула руку и сдавила в горсти его яички. Затем улыбнулась. Зубы сверкнули серебром в окружающем ее облаке фиолетового свечения. И каждый из этих зубов напоминал формой маленький, остро отточенный кинжал. Широко раскрыв рот, она наклонилась к его паху с явным намерением укусить, и в эту секунду Сэм услышал далекий, очень далекий звон будильника.

Он очнулся, тяжело дыша. Зажим-крокодил слетел с его носа, когда он вскочил в постели. Он выключил трезвонящий Перехватчик Кошмаров.

Все тот же самый ужасный сон. Он повторялся несколько раз за последнее время, и Сэм знал, что он будет повторяться и впредь. Он нащупал под собой мокрые простыни и понял, что обмочился во сне. «Дальше некуда», – подумал он в отчаянии.

Глава 26. Автопергамент

Много вечерних часов провел Сэм в своей комнате, рассматривая в телескоп зимнее небо. По мнению Конни, он слишком уж увлекся этим занятием. Она считала это вредным для Сэма, хотя и не могла внятно сформулировать, в чем именно заключается вред. В ответ Нев резонно интересовался, какого черта тогда было покупать столь дорогой подарок на Рождество, если теперь она недовольна, что Сэм им часто пользуется.

Им, разумеется, и в голову не могло прийти, что он проводит эти часы не в одиночестве.

Когда он наблюдал за звездами, Зубная Фея была очень милой и ласковой. Она стояла рядом, обняв его за плечи или положив руку ему на бедро и поглаживая его своими длинными пальцами. Она указывала ему звезды и сообщала о каждой из них что-нибудь интересное.

– В этой паре Кастор – белая звезда, а Поллуке – оранжевая. Их называют Близнецами, но на самом деле никакие они не близнецы. Будь твой телескоп помощнее, ты бы увидел, что Кастор – это двойная звезда. А теперь сдвинься к западу – пора попрощаться с созвездием Пегаса, пока оно не зашло за горизонт.

Сэм созерцал звездный мир с восторгом и благоговением.

– А Андромеда?

– Через три ночи Андромеда будет в хорошей позиции.

Часто Сэм сидел перед окном в темной комнате раздетым догола, и пока звезды совершали свой путь по ночному небу, рука феи блуждала в районе его гениталий. Как следствие его член наливался кровью и устремлялся вверх, в направлении все тех же звезд. Прижимая глаз к окуляру, он представлял себе Зубную Фею обнаженной, и этот образ, сколько он ни старался его отогнать, постепенно вырастал, затмевая звезды, на которые был направлен телескоп. Он улавливал ее запах и мельчайшее движение ее тела рядом с собой, и он знал, что она это знает. Нередко он воображал, что медленно раздевает фею, и его руки подрагивали в предвкушении великих и чудесных откровений, скрытых под ее одеждой.

– Хочешь увидеть меня без одежды? – в один из таких моментов вдруг прошептала она.

Он оторвался от телескопа и посмотрел на нее снизу вверх, ничего не говоря, что само по себе уже было достаточным ответом. Послышался шорох снимаемой одежды, звук скользящего по ее бедрам нейлона, и он краем глаза увидел, как Зубная Фея освобождается от нижнего белья. Только после этого он повернулся к ней.

Это было грандиозное потрясение. С трепетом Сэм наблюдал за тем, как она, медленно перенося вес тела с одной ноги на другую, приближается к нему, оценивая его реакцию. Густая темная поросль на стыке ее ног, резко контрастируя с молочно-белой кожей, напоминала вспышку звезды в негативном изображении. Завитушки волос на лобке казались протуберанцами, порожденными мощным взрывом энергии в эпицентре этого черного света. Ее лоно придвигалось, устрашающе прекрасное, жадное, всепоглощающее. На долю секунды Сэм был ослеплен.

Возникало впечатление, что в комнате появилась какая-то третья сила. Сначала их было только двое: он и Зубная Фея, но, раздевшись, она высвободила еще одну, агрессивно-прожорливую силу, и он впервые понял, что наше восприятие другого человека только через его лицо, глаза и говорящий рот – это пустое ребячество, глупая и грубая ошибка, ибо существует третья сила, которая может направить нас по верному пути, а может и ввести в заблуждение. Ненасытная чувственность таилась под спудом, всегда готовая вырваться наружу. Понимание этого гудело внутри него, как звон тяжелого колокола. Он был напуган и потрясен вульгарностью открывшейся ему истины, но смутно догадывался, что то, чего он боялся, в сущности, и было самой настоящей жизнью.

Но вот ее прохладные пальцы сомкнулись на его возбужденном члене, и она повлекла его, как тельца на заклание, в сторону постели. На полпути она вдруг приостановилась, похоже придя к какому-то новому решению.

– Кем ты хочешь меня видеть? Я могу превратиться в кого угодно, кроме Алисы.

– Ты ревнуешь.

– Она крадет тебя у меня.

– И ты можешь стать кем угодно?

– Для тебя – да.

– Тогда стань Линдой.

– Линдой? Ты хочешь, чтобы я превратилась в Линду?

– Да.

И она превратилась в Линду, лежащую навзничь на постели – обнаженную Линду, призывно улыбающуюся Сэму. И она пахла, как пахнет Линда, и говорила голосом Линды. И он лег сверху и погрузился внутрь нее, извергнув семя сразу же, как только почувствовал под собой теплоту ее бедер. И в тот же миг Зубная Фея исчезла; осталась лишь вмятина на подушке в том месте, где была ее голова, да еще лужица серебристого, как Млечный Путь, семени на измятых простынях.

Клайв осторожно снимал с кончика своего пальца лоскуток кожи. Перед тем он долго ковырял палец иголкой и наконец смог подцепить и отвернуть кусочек верхнего слоя кожи размером с половину почтовой марки. Теперь нужно было взять каплю собственной крови и написать ею на коже свои инициалы. Он уколол иголкой большой палец. Сэм и Терри следили за этой операцией как завороженные.

В ближайшее время Клайва ждал еще один сложный экзамен, а тут его лицо в одночасье покрылось густой россыпью прыщей. Самые разные люди давали ему самые разные советы о том, что следует делать, чем умываться, какую пищу употреблять и какую исключить из рациона. Кто-то из ребят в его школе для вундеркиндов сказал ему, что прыщи возникают от чрезмерного увлечения онанизмом. Клайву хватило здравого смысла проконсультироваться по данному вопросу у Терри и Сэма, которые не имели прыщей, хотя честно сознались, что давно уже являются хроническими онанистами.

Впрочем, при всем его здравомыслии Клайв порой скатывался к абсолютно нелогичным умозаключениям. Он, например, возлагал вину за свои прыщи на школу Эпстайновского фонда.

– Три четверти учеников в Эпстайне запрыщавели! – сетовал он, бросая в пруд камень. -

Три четверти!

На берегу лежал тонкий слой снега, небо было бледно-голубым, а ветерок, рябивший серо-коричневую поверхность пруда, уже нес запахи наступающей весны.

– Это всего лишь гормоны, – сказал Терри.

– Это всего лишь слово. Гормоны есть и у вас с Сэмом, но у вас нет прыщей. Нет, во всем виновата эта дерьмовая школа! Там учатся только парни, а это неправильно. Вы учитесь в смешанных школах, и вот результат: никаких тебе сраных прыщей.