Читать книгу "Планета шампуня - Дуглас Коупленд"

Дети вьются вокруг нас, трогают мой галстук, тянут руки к кольцам-сережкам в ушах у Стефани. В их лицах я вижу промельки своего лица — я и не думал, что у меня столько единокровных сестер и братьев, и я испытываю странное удовольствие, глядя на них: как будто ешь грушу, которая, как тебе доподлинно известно, выросла на ветке, привитой к яблоне. На детях футболки с картинками разных молекул: ЛСД, шоколад, тестостерон, валиум, ТГК (тетрагидроканнабинол) и другие химические вещества, воздействующие на настроение.

— Идите в дом, — приглашает Нил. — Перекусите. Побудьте с нами. Давайте вместе.

— Папа продает такие майки на фестивалях, — осмелев, говорит одна из девочек. У нее самой майка вся замызгана.

— Мой бизнес — для отвода глаз, — говорит Нил, а в ухо мне шепчет: — Федералы.

— А есть молекула «Эм-ти-ви»? — интересуюсь я.

— «Эм-ти-ви»? Что это? — не понимает Нил. — Не люблю я дурь с вывертами.

В кухне больше всего путает то, что нигде не видно ни картонных пакетов, ни консервных банок, ни вообще каких-либо привычных атрибутов всеобъемлющей американской системы снабжения населения пропитанием — ни одного узнаваемого фирменного названия. Никаких полуфабрикатов. Ни микроволновки. Ни электричества. Ничего. В банках какие-то измельченные растения и зерна, которые я не в силах распознать, хотя от Джасмин я кое-чего поднахватался. Потолок где только можно утыкан гранеными стекляшками. Удушливый запах курящихся благовоний проникает во все поры. Куча вырезанных из секвойи безделушек, успокаивающих глаз, — хипповские аксессуары земного рая. По сравнению с этой кухней наша кухня в Ланкастере — космический корабль.

А эти две женщины, Лорел и Джолин, босоногие, с отрешенным взглядом, не разговаривают. Улыбаются — это да, все время улыбаются жутковатыми улыбочками хиппи: так улыбаются радушные жители захудалого городка, где у тебя сломалась машина, и вот они кормят тебя, и снова кормят, и ты не нарадуешься их доброте, пока наконец не обнаружишь, что тебя самого хотят подать на обед в День Благодарения. Так или иначе, Лорел и Джолин состряпали стопроцентно питательный обед — горшок каких-то запеченных безвкусных бобов.

Мы все сидим и едим за большим секвойевым обеденным столом, и Нил не выказывает ни малейшего любопытства по поводу моего появления. Не задает ни одного вопроса. Даже такого пустячного, как, скажем: «Давно в наших краях?» или: «Каким ветром тебя сюда занесло?» Глаза у него затуманены. Обдолбанный. Да и женщины, думаю, под кайфом. Но дети к этому делу не приобщены. Они просто дикие — то как кошки в мешке, не унять, то как мешки в мешке, не расшевелить. Дисциплина по ним плачет.

— У Джасмин все хорошо, — бросаю я для затравки. Нил кивает, мол, прекрасно, прекрасно, а Лорел и Джолин никак не реагируют на упоминание о бывшей сопернице. Когда над столом не нависает жуть, над ним нависает скука. Я пытаюсь внести оживление кое-какими подробностями ланкастерского житья-бытья.

Стефани не в первый уже раз прищуривается, пытаясь углядеть под бородой Нила черточки сходства со мной.

— Слушай, дамочка, ты давай кончай на меня так смотреть, — говорит Нил. — Меня от этого ломает.

— Zut ![31]Извините, — спохватывается Стефани.

Я завязываю с попытками вовлечь в разговор здешнюю тормозную публику и начинаю болтать со Стефани, как если бы мы с ней были вдвоем. Мой тактический ход, похоже, срабатывает, избавляя старших от непосильного контроля за мыслительным процессом.

— Джасмин познакомилась с Нилом на фестивале «Рейнбоу» в Редвуд-Сити. Нил был там проводником.

— Проводником?

— Проводил неопытных по кислотным путям-дорожкам — в кайф врубал. С ними вместе в ванне сидел. Убалтывал. Они с Джасмин жили в водовороте всего, что тогда творилось: байкеры, моторокеры, да и самоубийств хватало… словом, потери в рядах этих чокнутых случались постоянно. Но с таким проводником, как Нил, Джасмин одолела даже неслабую дозу синтетики. Жили они сначала в лесу под Маунт-Шастой, а потом в Британской Колумбии образовалась новая коммуна, и они вместе подались туда.

— Чокнутые. — Нил чему-то смеется про себя — чистый тролль.

— Джасмин говорит, что благодаря ЛСД и Нилу она теперь ясно сознает, какие неисчерпаемые и разнообразные возможности таит в себе жизнь. Говорит, с ЛСД для нее открылись такие двери, о существовании которых она и не подозревала. Но еще она говорит, что с тех пор, как в ней поселился страх перед ЛСД, ей было уже не соскочить.

— Большой Страх, — со знанием дела изрекает Нил и вдруг рявкает: — Койот, отнеси Норману обед!

— Да, папа, — говорит один из моих единокровных братьев — Койот, надо полагать, — обеими руками сгребая со стола тарелку с бобами и с ней удаляясь через заднюю дверь.

— Кто такой Норман?

— Джасмин не рассказывала?

— Нет.

— Норман — твой крестный.

— Ничего себе! — Новость из разряда тех самых неожиданных открытий, на которые я так рассчитывал, задумывая нанести визит Нилу. — Правда? — С ума сойти: получить возможность наконец повстречаться с тем, кого мне определили в духовные наставники.

— Только Норман немного не от мира сего. С ним особенно не поговоришь, — уточняет Нил.

Молчание. Мне понятно, что это значит.

— Потери в рядах? — спрашиваю я. Нил, Лорел и Джолин кивают.

47

После обеда Нил ведет меня в вигвам-парильню в ольховой роще за домом. Стефани — в глазах ее громы и молнии, — согласно распоряжению Нила, оставлена на кухне мыть посуду.

— Нам предстоит обмен мужской энергией и мудростью.

Когда мы с Нилом идем вдоль задней стены дома абсолютно голые, если не считать пожелтевших ветхих полотенец на бедрах — полотенец, двадцать лет назад «позаимствованных» в гостинице «Фэрмонт» в Сан-Франциско, — я вижу в овальном кухонном окне лицо Стефани (руки ее моют посуду в раковине). Она злится, как потревоженный шершень, за то, что ее оставили одну на произвол судьбы в ХШ веке.

Вокруг пас роятся дети, их беспорядочное мельтешение и мотающиеся из стороны в сторону нестриженые белые золосы создают впечатление, будто ты погрузился в подводный жидкий мир безмозглых рыб. В ругах у них нитки пластмассовых и керамических бус, которыми они потехи ради постоянно Друг с другом обмениваются — словно цепочками генетического материала. В парильню детвору не пускают.

Дым выходит через отверстие в крыше. Дух внутри крепкий, соленый, жаркий. Гель у меня в волосах впитывает все запахи, так что после этого эксперимента от меня будет разить, как от копченой лососины. Я пытаюсь пристроиться на обжигающих зад секвойевых досках, пока Нил раскуривает косяк и предлагает мне затянуться.

— Нет, спасибо. Мне за руль садиться. Он удивленно поднимает брови.