Читать книгу "В самой глубине - Дэйзи Джонсон"

Ты посмотрела на меня как на ненормальную. Мы не можем оставить его, сказала ты. Не можем оставить здесь одного.

Я оставила тебя у костра и пошла к деревьям. Я чувствовала запах китайской еды, слышала, как вилка Фионы выскребает тарелки, как шеф на кухне спорит с кем-то по телефону. Рассказав почти всю историю, Фиона сделала паузу и откинулась на спинку стула, уперев кулаки в ребра. Она смотрела на меня. Лучше пусть это отомрет. Пусть это здесь отомрет. Но я только сидела и ждала, пока она не пожала плечами, качнулась вперед и начала мне рассказывать, что случилось в ночь дня рождения Роджера. О запахе свечей на торте, который попыталась испечь Фиона, но тесто не поднялось. Фаршированные блинчики, заказанные с доставкой, оказались недостаточно хрустящими. Все были немного пьяны, в мусорной корзине стояли пустые винные бутылки, в холодильнике лежали неровно отрезанные кусочки сыра. Я увидела Марго у раковины, спиной к столу. Она надела желтые резиновые перчатки, а ее длинные волосы были подвязаны, чтобы не касаться ее нежного, милого лица. У нее были твои глаза. Разумеется. У нее были мои глаза. Фиона подошла к ней сзади и стала говорить. Она сказала: ты убьешь своего отца. Ты переспишь со своей матерью.

Я скрючилась под соснами и погрузила руки в сосновые иголки. Язык в горле раздулся, и я напрасно попыталась позвать тебя. Я чувствовала, как слова сыплются из меня так же легко, как они сыпались из тебя. Я могла представить Марго в кухне этого дома. Она смотрела через плечо Фионы на меня. Она была призраком. Я чувствовала ее призрачные ладони на своем лице и руках. Она считала, что ее родителями были Роджер и Лора, и ушла из дома, чтобы обезопасить их. Я чувствовала ее дыхание у себя во рту, ее кулак, шевелящийся в моей открытой ладони. Только они не были ее родителями. Я опустила голову на землю. Я слышала, как ты бормочешь что-то у костра, иногда замолкая, словно прислушиваясь, иногда смеясь незнакомым мне смехом. Тошнота прошла, как слоистый туман на берегу. От земли исходил влажный запах грибного перегноя. Прижавшись к земле ладонями, я отчетливо почувствовала этот рыхлый дерн из насекомых и растущих корней. Я выпрямила спину. Из-за зарослей тебя было не слышно. Мне нужно было отвезти тебя в коттедж, где имелась еда, и вода, и постель. Мне нужно было решить, как быть с тобой и как быть с собой. Я встала и повернулась. Между тонкими соснами возник какой-то силуэт. Я подняла руку, заслоняя глаза от света, и в этот момент оно бросилось в мою сторону, стремительно приближаясь по ровной земле, перебирая мясистыми ногами, подняв голову и поводя хвостом. Я попятилась и чуть не споткнулась. Зверь приближался неумолимо, и я знала, что он намерен убить меня, чтобы ты и дальше оставалась на реке, и тогда – словно из ниоткуда – возникла ты, размахивая лопатой над головой, крича какой-то боевой клич, и бросилась на Бонака – ведь это был именно Бонак, – отчего тот в последний момент поменял направление и бросился наутек между деревьями. А ты понеслась за ним и скрылась из вида.

Я побежала за тобой. Мне показалось, что стало холоднее – как было той зимой – и земля затвердела под моими ботинками. Я подумала, что вижу Маркуса, мелькающего за деревьями. Я потеряла тебя. Я бежала, пока не наскочила на проволочную ограду, за которой тянулись рельсы, уходившие в подземный туннель, и тогда я вернулась к прибрежным зарослям. Тебя там не было. У меня в голове не укладывалось, как ты могла так быстро бегать. Я снова углубилась в деревья. Все звала тебя и звала. И мне казалось, что я слышу ответное эхо. Сосны отступили, а за ними и земля. Я услышала реку раньше, чем увидела. Ты стояла у самой воды, склонившись над чем-то, так что мне было не видно твоего лица. Земля вокруг тебя была влажной, а вода имела ржавый цвет. Я почувствовала, как мои ноги подкашиваются. Рядом с тобой лежала лопата, которой я взломала дверь лодки. Металл был залит кровью. Река стала безопасной впервые за многие десятилетия. Я подумала, что он, наверное, не дрался, что он – после всех этих лет – считал тебя своей. А ты сделала это ради меня. Я подошла к воде. Ты отделяла грубую, чешуйчатую шкуру от плоти, освежевывая тушу. Лапы зверя были короткими и крепкими, когтистыми; пасть была длинной и зубастой, а хвост погружался в мутную воду. Все его тело было крепким и грубым, не считая брюха, белесого как взбитые сливки. Ты засунула руки в своего Бонака по локти. Я смотрела на тебя, и на миг мне померещилось, что ты превращаешься в него. Как будто ты и была Бонаком все это время.

У меня ушло немало времени, чтобы выкопать яму. Руки ослабели от бумажной работы, сердце сильно колотилось. Ты содрала шкуру и отмывала ее в реке, соскребая останки, как мы делали с костями, которые покупали у торговки мясом. Когда я резала тушу, погружая нож в органы, кровь и мышцы, меня поражала плотность тканей. Я выкопала яму. Начали опускаться летние сумерки, постепенно, незаметно. Пропела гагара, и ты отозвалась ей с берега. Я разжигала костер, пока он не взвился в небо. Лес как будто отдавал мне все свое тепло, накопленное для меня за долгие годы. Огонь поднимался выше моей головы. Ты подошла и присела рядом, протянув руки к огню, отогреваясь. Шкуру Бонака ты набросила себе на плечи, его морда лежала на твоей голове, а конечности были обернуты вокруг тела. Ты выглядела точно гибрид, с твоими заскорузлыми коленками и пучками белых волос, торчавшими из-под приоткрытых челюстей Бонака, напоминая какой-то странный мех. Я срезала куски мяса с костей и коптила над огнем, глядя, как они темнеют. Мы по очереди брали в руки каждый орган и взвешивали его с тем же изумлением, с каким когда-то читали энциклопедию. Мозг был маленьким, голубоватым; легкие были огромными; печень была больше сердца, а сердце было таким крепким, что я не могла проткнуть его. Я засунула его под пепел в середине костра.

Мы ели руками. Это напомнило мне пиршества, которые у нас бывали на лодке, когда появлялась торговка мясом или кто-нибудь мимоходом делился с нами едой, соленьями, сладким перцем, хлебом и козьим сыром. Это также напомнило мне о походе в ресторан с Фионой, о том, с какой жадностью она поглощала пищу, словно возмещая значительность истории, которую рассказывала мне. В пище было ликование, а еще оправдание и прощение. Мясо было с душком дичи, слегка напоминая рыбу, которую мы ели из реки. По моим запястьям текла кровь. Темнота сгущалась. Я поворошила огонь, вспыхнувший с новой силой. И раскопала веткой сердце.

Восемь

Истоки

Коттедж

Твои угловатые очертания в кресле, голова откинута назад, руки лежат на подлокотниках. За окном барабанит дождь, заливая поле. Ты ешь только апельсины, которые я чищу тебя десятками. Когда я приношу тебе стаканы воды, ты выливаешь ее на пол. Твоим ртом говорит Маркус или я. Я вижу, как ты идешь по узкой тропе вдоль канала, с ребенком в руках, не со мной, но с моим именем. Сквозь окошко лодки я вижу, как тела в воде сбиваются вместе, словно монеты, все больше и больше. Пол гостиной становится ребристым, как река, а под водой плывут тела – мое или Маркуса, – вращаясь в потоке, уносящем их все дальше.

Я так зла на тебя, что почти ничего не вижу. Я беснуюсь, а ты сидишь тихо или беснуешься со мной, хлопая кухонной дверью, сбрасывая вещи со стола. Я перебираю в уме все способы, какими могу наказать тебя. Морить голодом, не давать спать, просто открыть дверь и позволить тебе убираться на все четыре стороны. Когда ты плачешь, ты обвиваешь мою шею руками и виснешь на мне. Ты сама не своя. Ты уже не тот человек, который натворил все это. Ты уже не помнишь того языка, который сделал тебя тем человеком. Ты вжимаешься своим морщинистым лицом в мое, твои руки шарят по моей одежде, стремясь притянуть меня еще ближе. Когда ты хлопаешь в ладоши, ты словно открываешь люк на крышу, и в мою темную гостиную проникает свет.