Читать книгу "Улица Сервантеса - Хайме Манрике"

Но о чем умалчивают все рассказчики, так это о том, что вместе с Зораидой Хаджи Мурат убил и половину меня. Многие говорят, что река, возле которой погибла моя возлюбленная, пересохла, а русло ее наполнилось песком – багровым, словно пролитая в пустыне кровь; но никто не знает, какой теплой и гладкой была ее кожа, и только в моей слабнущей памяти хранится вкус ее алых губ, сладких, как смородиновый сок, сочных, нежных и не похожих ни на одни губы, которые я целовал в своей жизни.

Часть вторая

Люди таковы, какими их создал Господь, а зачастую – гораздо хуже.

Сервантес

Глава 6

Прекрасная и кроткая жена
1580–1586

Луис

Опыт общения с Мигелем де Сервантесом научил меня, что ненависть к предавшему нас другу или обманувшей женщине может быть куда долговечней любви. Иногда в моем воображении возникали сцены мести, в которых я подсылал в Алжир наемного убийцу. Эти фантазии пугали меня и одновременно приносили странное облегчение. Однако шли годы; казалось, Мигель так и окончит свои дни в алжирском рабстве, и мой гнев постепенно начал утихать. К тому времени, когда слухи об освобождении Мигеля достигли столицы, он стал для меня не более чем смутным образом из далекой юности.

Однако известие о поистине королевском приеме, оказанном Мигелю и другим освобожденным пленникам в Валенсии, всколыхнуло мою ненависть с силой, удивившей меня самого. Что героического в том, чтобы быть выкупленным из рабства? Моя неприязнь еще более возросла, когда я узнал, что сердобольные валенсийцы собирают средства для малоимущих пленников, дабы помочь им вернуться в родные города.

За те десять лет, что Мигеля не было в Мадриде, я не ответил ни на одно его письмо. Даже человек столь бесстыдный, как Мигель де Сервантес, догадался бы, что это означает разрыв нашей дружбы. Если же он станет вновь добиваться моего расположения, я буду вынужден пресечь эти попытки – со всей суровостью, если потребуется. Впрочем, наши шансы на встречу были ничтожны, учитывая, что я давно отошел от круга мадридских рифмоплетов. Я решил, что ни на йоту не изменю своего образа жизни, как если бы Мигель до сих пор оставался мавританским узником и между нами пролегало Средиземное море.

Вскоре я с облегчением услышал, что Мигеля отправили с дипломатической миссией в североафриканский город Оран. Год спустя я получил из Лиссабона письмо от своего старого приятеля Антонио де Эрасо, в котором он сообщал, что Мигель находится при представительстве кастильского двора в Португалии и хлопочет о какой-либо должности в Новом Свете.

Антонио был высокопоставленным чиновником в Королевском совете Индий, учреждении, принимавшем судебные решения касательно заморских владений Испании. Я также снискал уважение и кресло в Совете за добросовестную службу в Палате сборов и по-прежнему неутомимо выполнял любую порученную мне работу, стараясь сделаться для короля незаменимым. Мздоимство чиновников Совета достигло уровня просто невероятного. Кумовство являлось обычным делом; многие не упускали случая набить карманы за счет казны. Некоторые сколачивали целые состояния, используя свое высокое положение. Однако я всегда требовал от подчиненных соблюдать приличия и не давать повода для упрека.

Мигель сказал Антонио, что мы дружили в годы учебы в «Эстудио де ла Вилья». Поскольку я служил в Мадриде, где располагалась канцелярия Совета, Антонио интересовался у меня, стоит ли назначать Мигеля на ответственный пост в Новом Свете – в благодарность за его героизм при Лепанто. Вопрос меня не удивил: чтобы удостоиться государственной должности, нужно было обладать значительными связями. Для людей, не имевших в Испании ни малейшего шанса приблизиться к короне, а также для всякого рода мошенников и искателей приключений Новый Свет был настоящей землей обетованной.

Антонио вложил в конверт и обращенное к нему письмо Мигеля. Должен признать, почерк удивил меня красотой и изяществом. Видимо, годы в «Эстудио де ла Вилья» все же не прошли для него впустую. Письмо представляло собой пространную жалобу, что Мигель уже много лет не может добиться ни обещанной пенсии за военное увечье, ни назначения при дворе. Помимо воинской службы, он упоминал тяготы дипломатической миссии в Оране. Письмо завершалось хвастливым сообщением, что сейчас Мигель работает над романом «Галатея». Неужто это был намек для Антонио, что роман посвятят ему в благодарность за получение должности? Похоже, Сервантес не забыл, как втираться в доверие к важным людям.

Хотя все юношеские мечты Мигеля потерпели крах, я не мог допустить, чтобы он преуспел в Новом Свете. Я не был готов платить добром за зло. Но если я собирался разрушить его планы на новую жизнь, мне следовало изобрести аргументы достаточно убедительные, чтобы Антонио не заподозрил, будто во мне говорит личная неприязнь. Поэтому в ответном письме я заметил, что, хотя мне и известно о дипломатической миссии Мигеля в Оране, я также слышал, что она была малозначительной, и ее важность мой друг склонен преувеличивать. Впрочем, гораздо большим препятствием к занятию государственной должности я видел чистоту крови Сервантесов, которая до сих пор вызывала сомнения. Учитывая это обстоятельство, предоставление ему столь высокого поста могло бы вызвать неудовольствие Церкви и скомпрометировать короля. «Думаю, для Мигеля де Сервантеса будет разумнее подыскать работу в Испании», – завершил я свой ответ.

Однако мне почему-то не пришло в голову, что, расстроив это ходатайство, я лишь ускорю его возвращение на родину. Мигель прибыл в Мадрид следующей зимой. Одного осознания нашего соседства оказалось достаточно, чтобы воскресить старого зверя ревности. Я был в ужасе от мысли, что Мерседес снова наставит мне рога с Сервантесом и выставит на посмешище перед всем городом. Я должен был пресечь любую их связь. Хотя после открывшегося предательства жены мы продолжали жить под одной крышей, наши пути разошлись окончательно, и мне было некого попросить следить за Мерседес. Если мои подозрения имели основания, мне нужно было самолично поймать изменников на месте преступления. Я стал уходить на службу, как обычно, но внезапно возвращался на пару часов раньше, мотивируя это забытыми в спальне бумагами или необходимостью свериться со сводом законов в библиотеке. Однако ни в поведении, ни в глазах встречавших меня слуг я не видел и намека на беспокойство. Мой сын был слишком тщедушным и болезненным для своих двенадцати лет, а потому обучался дома. Маленький Диего уже освоил латынь и греческий и завершал изучение тривиума – грамматики, риторики и логики. И я, и его наставник отец Херонимо были уверены, что мальчик обладает выдающимися способностями. Впрочем, отец Херонимо настаивал, что нам не следует торопиться с арифметикой, геометрией, музыкой и астрономией – квадривиумом, необходимым для поступления в университет.

Я решил сказать Диего, что уезжаю в Толедо по делам службы, и вернуться под каким-нибудь благовидным предлогом на два или три дня раньше обещанного. Так я и сделал, но не заметил в нашем доме ни малейших перемен. Я решил было перехватывать почту Мерседес, но для этого мне следовало заручиться поддержкой кого-нибудь из слуг, а я не мог выдать им свою тревогу. Я не мог довериться даже своему верному Хуану, который прислуживал мне с рождения.