Читать книгу "Измышление одиночества - Пол Остер"

* * *

«Книга памяти». Позже тем же вечером.

Вскоре после того как написал «это единственное, что она помнит», О. встал из-за стола и вышел из комнаты. Идя по улице, чувствуя, как опустошили его усилия сегодняшнего дня, он решил немного прогуляться. Настала тьма. Он остановился поужинать, развернул на столике перед собой газету, а потом, заплатив по счету, решил провести остаток вечера в кино. Почти час он шагал до кинотеатра. Уже собравшись купить билет, передумал, сунул деньги обратно в карман и ушел. Вернулся тем же путем, каким сюда попал. В какой-то момент по дороге остановился выпить стакан пива. Затем двинулся дальше. Когда он открыл дверь своей комнаты, было почти двенадцать.

Той ночью ему впервые в жизни приснилось, что он умер. Дважды он просыпался от этого сна, весь дрожа в панике. Всякий раз пытался успокоиться, убеждал себя, что, если поменять позу, это сновидение закончится, и всякий раз, снова засыпая, убеждался, что сон опять начинается с того же места, на котором прервался.

Он не вполне, конечно, умер, но собирался умереть. Совершенно точно – непреложный и неотъемлемый факт. Он лежал на больничной койке, страдал от смертельной болезни. Волосы у него вылезали клочьями, голова наполовину облысела. В палату вошли две медсестры в белом и сказали ему:

– Сегодня вы умрете. Слишком поздно, вам уже ничем не помочь. – В своем к нему безразличии они были чуть ли не механистичны. Он плакал и упрашивал их.

– Я же еще слишком молод, я не хочу сейчас умирать.

– Слишком поздно, – отвечали медсестры. – Теперь нам нужно выбрить вам голову. – Из глаз у него текли слезы, а он покорно дал им себя выбрить. Потом они сказали: – Гроб вон там. Идите и просто ложитесь, закрывайте глаза – и скоро умрете. – Ему хотелось убежать. Но он знал, что не подчиняться их распоряжениям нельзя. Он подошел к гробу и забрался в него. Над ним задвинули крышку, но он, оказавшись внутри, зажмуриваться не стал.

Тут он проснулся в первый раз.

Заснув опять, он уже вылезал из гроба. В белой больничной сорочке, босиком. Он вышел из палаты, долго блуждал по каким-то коридорам, потом вообще вышел из больницы. Вскорости он уже стучался домой к своей бывшей жене.

– Сегодня я должен умереть, – сообщил он ей, – с этим я ничего не могу поделать. – Известие она восприняла спокойно – примерно так же, как вели себя медсестры. Но не за сочувствием пришел он к ней. Он хотел распорядиться, как ей поступить с его рукописями. Прошелся по всему длинному списку своих работ и сказал ей, как и где публиковать каждую. Потом сказал: – «Книга памяти» еще не закончена. Тут я ничего поделать не могу. Времени закончить ее у меня не будет. Закончи за меня ты, а потом отдай Дэниэлу. Я тебе доверяю. Ты ее за меня допишешь. – На это она согласилась, но без особого рвения. И тут он заплакал, как и раньше: – Я еще слишком молод. Я не хочу сейчас умирать. – Но она терпеливо ему объяснила, что, если так суждено, ему следует это принять. Потом он ушел из ее дома и вернулся в больницу. Дойдя до парковки, он проснулся вторично.

Заснув еще раз, он уже опять был в больнице, в подвальном помещении рядом с моргом. Комната была большая, голая и белая, что-то вроде старомодной кухни. За столом сидела компания его друзей детства, ныне повзрослевших, они обильно трапезничали. Он вошел, и все повернулись и уставились на него. Он им объяснил:

– Смотрите, мне выбрили голову. Сегодня я должен умереть, а я не хочу умирать. – Друзей это тронуло. Они пригласили его сесть и поесть с ними. – Нет, – ответил он, – я не могу с вами есть. Мне надо пойти в соседнюю комнату и умереть. – Он показал на белую распашную дверь с круглым окошком. Друзья встали из-за стола и вместе с ним подошли к двери. Немного повспоминали с ним вместе детство. Беседа с ними его успокоила, но в то же время стало труднее собрать в кулак мужество и пройти за эту дверь. Наконец он объявил: – Теперь мне пора. Теперь я должен умереть. – Одного за другим он обнял своих друзей, по щекам его катились слезы, а он сжимал их в объятиях изо всех сил – и прощался.

Тут он проснулся в последний раз.

* * *

Завершающие фразы «Книги памяти».

Из письма Надежды Мандельштам Осипу Мандельштаму, датированного 22 октября 1938 года, так и не отправлено.

«…Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.

…Жизнь долга. Как долго и трудно погибать одному – одной. Для нас ли неразлучных – эта участь? Мы ли – щенята, дети, – ты ли – ангел – ее заслужил? И дальше идет все. Я не знаю ничего. Но я знаю все, и каждый день твой и час, как в бреду, – мне очевиден и ясен.

…Последний сон: я покупаю в грязном буфете грязной гостиницы какую-то еду. Со мной были какие-то совсем чужие люди, и, купив, я поняла, что не знаю, куда нести все это добро, потому что не знаю, где ты.

Проснувшись, сказала Шуре: Ося умер. Не знаю, жив ли ты, но с того дня я потеряла твой след. Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня? Знаешь ли, как люблю? Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я – дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, – я плачу, я плачу, я плачу.

Это я – Надя. Где ты?..»[143]

* * *

Он выкладывает на стол перед собой листок чистой бумаги и пишет ручкой эти слова.

Небо сине, и черно, и серо, и желто. Неба там нет, и оно красно. Все это было вчера. Все это было сто лет назад. Небо бело. Оно пахнет землей, и его там нет. Небо бело, как земля, и пахнет вчерашним днем. Все это было завтра. Все это было через сто лет. Небо лимонно, и розово, и лавандово. Небо земно. Небо бело. И его там нет.

Он просыпается. Ходит взад-вперед между столом и окном. Садится. Встает. Ходит туда-сюда между кроватью и стулом. Ложится. Пялится в потолок. Закрывает глаза. Открывает глаза. Ходит взад-вперед между столом и окном.

* * *

Находит новый листок бумаги. Кладет его на стол перед собой и пишет ручкой эти слова.

Было. Никогда больше не будет. Запомнить.

1980–1982