Читать книгу "Последний выход Шейлока - Даниэль Клугер"

– Пойдемте, доктор, – вместо ответа Холберг потянул меня за рукав – довольно бесцеремонно. – Вам пора на работу, и я хочу вас проводить. Вы очень плохо выглядите. Хотите, я провожу вас домой, а сам зайду в медблок и скажу, что вы приболели? Такое случается даже с врачами и даже в гетто.

При этих словах я словно очнулся. Пропала плотная прозрачная пелена, укутавшая меня с момента встречи похоронной процессии и поглощавшая или, во всяком случае, существенно приглушавшая все внешние звуки и цвета.

– Нет, ничего, – сказал я. – Нет, я пойду на службу. Сейчас. Извините, Холберг, просто меня очень расстроила смерть рабби… – как, все-таки, искусственно звучат слова при попытке объяснить подобное состояние. – Ничего, – повторил я. – Все в порядке. Пойдемте, Холберг. Конечно, если нам по дороге.

Мы медленно двинулись прочь от ворот. Собственно говоря, Холберг явно хотел идти быстрее, но я чувствовал себя так, словно отмахал не менее двадцати километров, ни разу не присев (такое действительно случилось однажды – два года назад, в 41 году, под Ригой).

Странным образом, люди, шедшие навстречу, вызвали в моей памяти слова рабби Аврум-Гирша о бесконечном обращении душ, в земных свои воплощениях искупающих прегрешения прежних жизней.

– Холберг, – спросил вдруг я, – вы никогда не задумывались о том, кем были в прошлом? В иной жизни? Сто лет назад, тысячу? Какое прегрешение могло привести вас в нынешнем вашем воплощении сюда, в Брокенвальд? В гетто? Рабби уверял, что все, происходящее с нами, определяется заслугами или проступками, совершенными нами давным-давно. Мы, разумеется, не помним. Не можем помнить о них… – я вздохнул. – Это была его излюбленная тема. Он часто говорил об этом. Даже при нашей последней встрече разговор, в конце концов, свелся именно к этому. Помните? Судьбу несчастного Макса Ландау он тоже объяснял таким образом. Он сказал: «Все дело в прошлом. Смерть пришла оттуда, из прошлой жизни. Все дело в прошлом. В греховном прошлом. Именно там причина смерти господина Ландау»… А что, если он прав? А, Холберг? Вам не приходило в голову, что убийство режиссера и самого рабби не имеют здесь, в этой жизни объяснения? Что никаких мотивов у убийцы не было – мотивов, которые вы сможете установить? Вот – нет, и все тут. Есть неведомые нам отношения, связавшие душу преступника с душой жертвы давным-давно, когда жертва не являлась жертвой, а преступник – преступником?

Холберг пожал плечами и ничего не ответил. Он слушал меня, не перебивая, но по рассеянному выражению его лица можно было понять, что слова мои не заставляют его задуматься.

– Смерть пришла оттуда, из прошлой жизни. Все дело в прошлом. В греховном прошлом. Именно там причина смерти господина Ландау, – повторил я. – Все дело в прошлом…

– Да-да, – рассеянно сказал Холберг. – Все дело в прошлом. Я тоже вспомнил. Да, именно так он и сказал, когда мы прощались. Совсем недавно прощались, Вайсфельд, вчера, всего лишь сутки назад. А кажется, прошла вечность… Вечность. Я, признаться, даже не задумался над его словами. А ведь они знаменательны. Сейчас я вспоминаю, с каким вниманием слушали его мальчики. Хотя вряд ли они понимали, о чем идет речь… – он замолчал, потом вдруг медленно произнес: – По-моему, с нами тогда стояла ваша помощница. Или я что-то путаю?

– Путаете, разумеется, – я даже остановился от неожиданности. – С Луизой, то есть, с госпожой Бротман мы беседовали днем раньше.

– Да? – он тоже остановился, чуть поморщился. – Видимо, я переутомился… – Холберг потер указательным пальцем висок. – Извините, Вайсфельд, я иной раз путаю время событий. Особенно, когда обстоятельства схожи…Ч-черт, как голова ноет… – он недовольно глянул вверх, где среди истончившихся серых облаков на мгновение показалось тусклое солнце. – Меня раздражает солнечный свет… Впрочем, вы знаете. Черт возьми, я забыл с утра закапать глаза… – мой друг вздохнул. – Никогда раньше не жаловался на память, но, похоже, отсутствие витаминов сказывается… Забываю услышанные слова, забываю обстоятельства… Конечно, с госпожой Бротман мы беседовали днем раньше, чем с несчастным рабби Аврум-Гиршем. Вы, безусловно, правы. Там стояла госпожа Лизелотта Ландау-фон Сакс. Ну конечно, ведь после раввина мы беседовали с ней. Верно, Вайсфельд?

Я встревожено заглянул ему в лицо. Холберг был чрезвычайно бледен, только глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели.

– Черт возьми, Холберг, уж не заболели ли вы? – спросил я. – Дайте-ка пощупать ваш пульс.

Он послушно протянул мне руку: сухую и горячую наощупь, продолжая думать о чем-то своем. Пульс, как я и предполагал, оказался учащенным, с неровным ритмом и слабым наполнением.

– Да вы, похоже, всерьез заболели, мой друг, – заметил я в растерянности. – Можете свалиться в любую минуту… То ли у вас начинается серьезная простуда, то ли вы очень переутомились.

Холберг убрал руку.

– Может быть, я и в самом деле заболел, – сказал он с характерным для больного раздражением. – Не исключено, что болезнь и путает мои мысли. Что ж, такое бывает… – он вдруг в коротком приступе сухого кашля. – Простите, – сдавленным голосом произнес Холберг. – Я просто поперхнулся… Да, но все-таки… Во время разговора с раввином, вот так стояли мы, вот так – мальчики во главе с юным гением Хаимом, а вот так, в нескольких шагах слева – несколько дам… – его чуть подрагивающая рука повисла в воздухе. – Разумеется, поскольку я думаю о нашем деле, я мог перепутать одну из них с госпожой Бротман или госпожой Ландау… Ну да, теперь я точно вспомнил: там стояли три женщины, и одна из них несколько напоминала вашу помощницу. Потому я и ошибся…

Я потерял терпение. Упрямство, с которым Холберг отстаивал свое заблуждение, носило, конечно же, болезненный характер, и мне не следовало так уж жестко на него реагировать. Но сегодняшние события – да и все, произошедшие в последнюю неделю, – стали слишком серьезным испытанием для моих нервов.

– Да ничего подобного, Холберг! – запальчиво воскликнул я, не сдерживаясь более. – Никаких женщин при нашем прощании с рабби Аврум-Гиршем не было и в помине!

– Но кто-то же там стоял! – Холберг тоже повысил голос, так что двое или трое прохожих испуганно шарахнулись в сторону. Бывший полицейский покосился на них и смущенно хмыкнул. – Кто-то же там стоял, – повторил он чуть спокойнее. – Боковое зрение у меня порой острее прямого. Я ясно видел.

– Да, стояли, – я тоже немного успокоился. – Стояли. Трое или четверо мужчин, и ни один из них, уж поверьте, никак не мог вам напомнить ни госпожу Бротман, ни госпожу Ландау!

– Но как же так… – озадаченно пробормотал Холберг. – По крайней мере, одно из лиц мне определенно показалось знакомым…

– Один из них действительно мог показаться знакомым! – заявил я с поразившей меня самого запальчивостью. – Но не вам, Холберг, а мне! Потому что его действительно знаю! Некий господин Леви, из Марселя.

Холберг забавно приоткрыл рот, отчего его лицо стало неожиданно детским.

– Господин Леви? Из Марселя? – потерянно повторил он. – Не понимаю… Неужели у меня в голове все до такой степени перепуталось? Кто такой этот господин Леви? Разве вы нас знакомили? Да-да, кажется… Когда я приходил к вам, на следующий день после убийства?.. – он огляделся по сторонам. – Бедная моя голова, что же это делается… Послушайте, Вайсфельд, похоже, это не я вам помогу добраться до работы, а вы мне – до ближайшей скамьи или ящика… Вот, хотя бы сюда, – он показал рукой на пустовавшую скамью с поломанным сидением. – Дайте-ка, я обопрусь о вашу руку. Вот так…