Читать книгу "Судьба штрафника. «Война все спишет»? - Александр Уразов"

В селе мы остановились и начали расспрашивать местных жителей о ночном бое. Нам рассказали, что немцы собрали около полутора десятка трупов, многие были ранены. Затем по селу провели без шинелей и шапок наших пятерых бойцов, босых, со связанными колючей проволокой руками, избитых. Их увели по большаку за деревню, и больше о них ничего узнать не удалось.

Впереди нас вели бой другие части, и мы шли следом. К вечеру мы стали спускаться с пригорка, по которому проходила одноколейная железная дорога. На переезде с будкой мы увидели здоровенного немца, распятого на шпалах. Его руки и ноги проволокой были прикручены к рельсам, а рот набит черноземом. На бумажке, прикрепленной к пуговице мундира, было написано: «Получил свое!» Наши бойцы проходили, проезжали мимо, молча смотрели. Жестоко поступили с трупом врага, но справедливо!

Я ехал на повозке по заснеженной дороге вдоль села, когда увидел на обочине дороги в снегу ручную немецкую гранату. Фашисты капитально готовились к войне, и даже обычные ручные гранаты были сделаны с точеной, почти полированной деревянной ручкой из бука и других ценных пород дерева. Внутри длинной ручки, позволявшей далеко бросать гранату, к взрывателю тянулся шнур с фарфоровой бусинкой на конце. Вытащишь бусинку, дернешь за нее шнур и бросай фанату…

Так вот, я увидел такую гранату и соблазнился ее эффектным видом. Я соскочил с повозки, подбежал к канаве, протянул руку и обомлел, заметив две тоненькие проволочки-струнки, охватывающие ручку и уходящие в снег, — граната была заминирована. Какое-то мгновение отделяло меня от смерти. Я отдернул руку и зачарованно смотрел на проволочки.

Эх! Молодость! Глупость! Вы думаете, я отказался от намерения овладеть гранатой? Да нет же!.. Внимательно осмотрев гранату еще раз, я заметил, что струна охватывает ручку неплотно, со слабиной. Придерживая кольцо струны, я начал осторожно вынимать из него ручку, боясь, что струна заденет за какой-нибудь заусенец и взорвет мину под гранатой. Но ручка была отшлифованной, я вытащил из объятий мины фанату и бросился догонять подводу. Нужно было взорвать мину, мелькнула запоздалая мысль, но не было времени — обоз уходил, не было и длинного шнура, чтобы привязать к струне и, укрывшись, дернуть за взрыватель.

К полудню наш обоз, транспорт с боеприпасами и продовольствием скопились у окраины другого села, за пригорком на околице которого шел бой. Ездовые и я зашли в небольшой, в одну комнату, домик с огромной русской печью. Возле печи стояла огромная кадушка, до краев наполненная брагой. Вот это да! Сколько же самогона можно выгнать из такой бочки?!

Я уселся у окошка с видом на пригорок, разделяющий села, в которое попадало солнышко, пригрелся.

Внезапно со стороны села, в котором шел бой, послышался гул моторов, нарастая, он заполнял все пространство, вместе с ним нарастали беспокойство и страх. Люди вышли из домов и, вертя головами во все стороны, смотрели в небо. Казалось, вот-вот из-за пригорка выплывет в небе армада немецких самолетов и бомбовым ударом сметет все, что есть на земле. И вот на горизонте из-за пригорка показались… танки.

Я выскочил на улицу. Танки шли на нас. Чьи они, наши? Но почему тогда идут со стороны противника? Фашистские? Но по очертаниям вроде бы не похожи на немецкие, да и мы узнали бы о них, ведь танки идут со стороны села, в котором идет бой, и наши сообщили бы по телефону или рации? А танки шли и шли, из-за горизонта выплывали все новые и новые машины.

Мы стояли молча, загипнотизированные лавиной стальных машин, усыпанных солдатами. Через некоторое время солдаты спрыгнули с танков и цепочкой пошли за ними в атаку на нас.

— Орудия-а-а, к бою! Прицел…

Я увидел в вишневых садках приземистые, распластанные, похожие на лягушек противотанковые орудия, уставившиеся своими надульниками, как сжатыми кулаками, в танки.

Кто-то из старших офицеров послал навстречу танкам трех солдат. Они бежали на свою верную смерть, если это враг, и на жизнь свою и нашу, если это свои.

Внезапно все пришло в движение. Взревели автомашины, закричали люди, захлопали кнуты по спинам лошадей. Люди бежали по огородам, улице, между домами, побежал и я, подчиняясь общему стремлению. Я видел, как наши ездовые, нахлестывая лошадей, устремились в общий поток.

Один ездовой бросил сани, полные винтовок и автоматов, и заячьими зигзагами побежал между домами. «Ах ты, гад! Трус!» — негодовал я. Но ведь я и сам бегу?! Тогда я схватил вожжи, поднял брошенный кнут, стеганул лошадей и направил их на улицу. Мне удалось выехать на ее середину, и я увидел, как с одной и другой стороны выезжали подводы, быстро образовав пробку. Сани мои были низкие, на них наезжали более высокие подводы, цепляли, ломали, калечили лошадей. До этого я бежал рядом с санями, а теперь прыгнул на них, чтобы не быть покалеченным и смятым общей лавиной.

Раздался залп орудий. Я оглянулся. На броне переднего танка блеснула молния — это взорвался снаряд. Бежавшие к нему три солдата были скошены автоматными очередями пехоты, идущей за танками. Дали залп и танки. Снаряд угодил в трубу дома, с которым я поравнялся. Раздался ужасный треск, мои лошади присели на задние ноги, и от толчка я упал на сани, больно ударившись об ящики с оружием. Фыркнули, шлепаясь, осколки. Это еще больше вызвало панику. Какой-то «студебеккер» прямо перед моими лошадьми тараном разбрасывал в стороны подводы и лошадей. Получилось, что мои сани оказались прямо за ним, и я стал довольно быстро продвигаться через пробку по улице. Подхлестывая лошадей, я бежал рядом с санями за «студебеккером».

По огородам бежали бойцы, убегая от танков. Навстречу им, потрясая автоматами и стреляя в воздух, бежали солдаты, как я после узнал, заградительного отряда войск НКВД. Они кричали что-то убегающим, заставляли их останавливаться и поворачивать назад.

Мои сани скатились по дороге в лощину и в самом низу вдруг уткнулись в промоину. Лошади стали биться, не в силах стронуться с места, но к ним подбежали бойцы заградотряда и помогли выдернуть сани. Тот «студебеккер», что проложил мне путь, они остановили, и всех солдат, что были на нем, вместе с командиром в кабине заставили сойти и развернули навстречу бою.

Бойцы НКВД действовали быстро, напористо, с помощью отборных слов и оружия приводя в чувство бегущих в панике. В тыл они пропускали только подводы и машины с одним ездовым или шофером, всех остальных, даже безоружных, сколачивали в группы и заставляли двигаться назад, к передовой.

Меня, естественно, пропустили, и я, нахлестывая лошадей, старался быстрее взобраться на склон лощины, по которому шла скользкая дорога. Возле дома, в котором мы остановились, когда выбрались из леса ночью, я остановил сани. Во дворе стояли две наши подводы, у которых хлопотал Быков. Увидев меня, он порадовался, что я благополучно выбрался из такой переделки.

В этот момент бойцы заградотряда привели шестерых солдат, быстро и деловито поставили их к стене соседнего дома, сержант выстроил своих напротив и скомандовал:

— По паникерам и трусам — огонь!

Раздался залп из автоматов, и стоявшие у стены упали. Это было так неожиданно и страшно, что я ушел в дом и долго не мог унять дрожь. Среди расстрелянных был и наш ездовой, бросивший сани.