Читать книгу "Операция "Адмиралъ". Оборотни в эполетах - Иван Иванов"

Объявляя об этом своем решении особою грамотою, я поручаю вам, как председателю Совета министров, разработать в ближайшее время проект положения о Государственном земском совещании, как органе законосовещательном, с правом запросов министрами и с правом выражения пожеланий о необходимости законодательных и административных мероприятий».

…Хорошим был день 17 сентября, когда члены правительства принимали поздравления с мудрым решением.

Но торжество недолго продолжалось. Иностранцы спрашивали: когда же будет издан закон — грамот мы уже читали много. Правые говорили: зачем эти парламенты? Левые были недовольны: почему «законосовещательный», а не законодательный? Опять повторялось то, что было в июне, при открытии Государственного экономического совещания.

Но хуже всего то, что недовольно было время. Оно безжалостно твердило: поздно, поздно…

В тылу беспокойно. В то время, когда мы так усердно работали над проектом Государственного совещания, с тем чтобы открыть возможность населению непосредственно влиять на власть, на местах происходила оживленная работа подполья.

Генерал Гайда, окруживший себя эсерами в армии, создавший в своем штабе гнездо интриг, которые разложили прежде всего его собственные силы, отправился после своей отставки на Восток вместе с наиболее активными своими сотрудниками, вроде капитана Калашникова. Везде по дороге он останавливался и, по донесениям контрразведки, вел переговоры с представителями революционных партий. Во Владивостоке он засел в поезде и продолжал деятельные сношения с Якушевым, Моравским и другими деятелями эсеровского подполья. Узнав об этом, адмирал разжаловал Гайду, лишив его чинов и орденов. Это было в сентябре.

Хотя Гайда не пользовался популярностью среди чехов, но увольнение его было использовано очень ловко для агитации против Колчака: «Вот какова благодарность!» И когда мне пришлось как-то коснуться вопроса о Гайде в беседе с адмиралом, я сказал ему:

— Вы сделали Гайду героем.

Приказ о Гайде прошел без ведома хотя бы одного министра. Кто составлял этот приказ, я так и не знал..

Надвигающиеся тучи

Некоторое время общая обстановка оставалась неопределенной. Победы Деникина окрепли. На Тоболе было как будто устойчиво.

Многие ехали выписывать обратно эвакуировавшиеся в августе семьи.

Но вдруг посыпались неприятные известия одно за другим.

20 октября было получено сообщение о взятии Петрограда. Все ликовали, хотя такое же сообщение в июне оказалось ложным, 21-го известие не подтвердилось, а затем оказалось, что упорные бои под Царским Селом и Гатчиной окончились победой красных. Юденич начал отступление.

День 23 октября был тяжелым днем. Орел отошел обратно к красным. Коммунисты сплотились и все до единого вышли защищать себя, а тыл Деникина и Юденича разлагался: деревня, в лучшем случае равнодушная к добровольческому движению, ничего ей не сулившему, не поддерживала Добровольческую армию, а города были полны недовольных военным режимом.

Подъем настроения красных сказался и в Сибири. Наши войска начали отступать.

Омск уже с августа казался военным лагерем. Он уже потерял свой прежний безмятежный вид. Над городом летали аэропланы и даже гидроплан, который пугал гулявших, опускаясь на уровень крыш. На Иртыше трещали автосани. Кругом города в рощах поселились беженцы. Они нарыли в роще землянки, грелись у костров. Тут же паслись их лошади и скот. Иногда казалось, что Омск в осаде и вокруг него расположены военные лагеря.

На площади у собора служили всенародные молебны. В Омске собралось около пяти архиереев-беженцев. Молебны проходили торжественно и усиливали впечатление грозной опасности положения.

По улицам ходила крестоносцы, поступившие в ряды армий для защиты веры православной. Рядом с ними маршировали мусульмане со знаком полумесяца. Это было движение «святого креста» и «зеленого знамени», развивавшееся под руководством энергичного и смелого идеалиста профессора Болдырева и религиозного генерала Дидерикса.

Верховный правитель на собрании беженцев сказал им:

— Бежать больше некуда, надо защищаться.

Но все жаждали помощи извне.

Чехи или японцы

— Мы ближе к признанию, чем когда-либо, — продолжал утешать Сукин. — Союзники боятся победы Деникина, правительство которого считается более правым, чем омское.

— Вся власть должна быть у Деникина, — твердили в это время правые крути в Омске, опасаясь, что омские министры будут настаивать на своем первенстве. Но было не до того, да и Деникин начал отступать.

В Омске чувствовалась напряженная работа. Всероссийский союз городов, оживившийся с приездом Кириллова, Бурышкина, Червен-Водали, энергично развертывал свою деятельность. Составлялись санитарные отряды, производились сборы, открывались лазареты. Опытные руки умело налаживали помощь армии.

Не оставались бездеятельными и другие. В Омске была успешно разыграна на улицах американская лотерея.

Но всего этого было мало. Нужна была живая сила.

В день отъезда адмирала в Тобольск у Вологодского происходил дружеский завтрак с чехами. Соглашение о привлечении чехов добровольцами как будто налаживалось.

В сентябре предложили свои услуги карпаторуссы. Их вооружили, одели, обласкали и отправили на фронт. Но пришло тяжелое известие, что карпаторуссы изменили и перешли к красным. Это обвинение осталось непроверенным. Другие данные говорили о том, что карпаторуссы не сдались, а были захвачены, так как их часть была слишком выдвинута и при отступлении оказалась покинутой без связи.

Во всяком случае, известие о карпаторуссах повергло в уныние всех славянофилов, мечтавших привлечь на фронт и чехов, и поляков. Левые группы уверяли, что чехи слишком любят Россию и слишком культурны, чтобы оставить на произвол большевизма освобожденную благодаря их вмешательству Сибирь. Совет министров ни в чем не отказывал чехам, принимая все их условия, и Вологодский говорил с Павлу по прямому проводу, надеясь на успех.

Чешский представитель, майор Кошек, уехал в Иркутск, обещая поддерживать там воинственное настроение. Но в то время рассылалась из Иркутска по чешским войскам карикатура, на которой молодой в действительности чешский генерал Сыровой был представлен стариком, едущим на кляче, а сзади него в плохоньких телегах, на худых лошаденках тряслись обнищавшие чехи с детьми и внуками. Под карикатурой стояла надпись: «Чехи, которые эвакуируются через сто лет».

В конце октября чехи стали продавать в Омске свое имущество и готовиться к отъезду. Оптимисты уверяли, что они поедут на запад, а не на восток. Демократия ставила на чехов, буржуазия же верила в японцев.

В Омске с половины октября находился высокий комиссар Японии, член верховной палаты Като.

Зачем он прибыл в Омск в его предсмертные часы? В августе, когда после совещания с Моррисом было решено просить Японию принять на себя охрану сибирской дороги к западу от Байкала и послать для этого две дивизии, Токио ответило отказом, ссылаясь на климатические затруднения и на непопулярность в парламенте и обществе сибирских экспедиций.