Читать книгу "Самовоспитание и самообучение в начальной школе - Мария Монтессори"

Такие матери поддерживают существование явлений, несущих гибель человечеству. В наши дни общество восстало против торговли белыми рабынями. И в это же время создалась особая наука – евгеника, которая стремится оградить здоровье будущего поколения.

Все это – очень важные задачи. Но вопрос, который лежит в основе всего этого, – вопрос другой, вопрос жизни духа. Белые рабыни – не потерянные люди, они – жертвы всего порядка вещей, развращенности и рабства. И если такая громадная духовная опасность тяготеет над ними, каким образом внешняя гигиена может спасти нас, если ей не предшествует духовная борьба против этой опасности? На самом деле погибшие те, кто закоснел в состоянии смерти, не замечая этого.

Тот, кто замечает свое падение, может уже благодаря одному этому факту найти путь к спасению. Так называемые белые рабыни, презираемые обществом и наказываемые законом, взывают об отмщении ко всему миру и покрыли позором человечество; но на самом деле погибшие не они, в рабстве не только они. По-настоящему погибшим можно назвать юношу, невинного, хорошо воспитанного, который, не боясь упреков совести, не думая о собственном падении, пользуется живым существом, превращает его в раба. Более того – относится к своей жертве с презрением, не слышит голоса совести, который громко вопиет: «Почему не видишь ты бревна в своем глазу, а замечаешь сучок в глазу ближнего твоего?» Такой человек, быть может, и стремится защитить свое тело от ужасных последствий разврата, но часто не в силах этого сделать и таким образом ни за что губит себя и свой род. И тот, кто заботится только о том, чтобы приобрести положение и почет, – поистине погибший человек, человек, попавший в рабство.

И вместе с ним делается рабыней и его мать, она не может более следовать за своим сыном, которого воспитывала физически с такой заботой и которому так страстно желала духовных благ. Она – рабыня, когда ее сын отрывается от нее, чтобы, быть может, пойти на смерть, или губить свое здоровье, или пасть морально. Она ничего не может поделать, она остается безмолвной и неподвижной; она извиняет себя тем, что ее достоинство и чистота не позволяют ей последовать за ее сыном по его пути. Она как бы говорит: «Вот там мой сын – раненый, окровавленный, но я не могу броситься к нему, потому что дорога покрыта грязью и я боюсь испачкать мои башмаки».

Где здесь сердце настоящей матери? До какого падения дошло материнское чувство? «Только та женщина благородна и чиста, – говорит m-me de Hericourt, – которая способна воспитать своего сына так, чтобы ему никогда не пришлось признаваться ей в чем-нибудь дурном и позорном».

Мать, потерявшая влияние, потеряна для самой себя. Велико и могуче достоинство матери. Как в старые времена Ветурия, мать Кориолана, узнавшая, что ее сын, изменивший родине, намеревался во главе вражеской армии напасть на Рим, мужественно пошла к нему в лагерь врагов и спросила его, сын он ей или изменник, после чего Кориолан отказался от своего предприятия. Так и в наше время настоящая мать должна бесстрашно переступать предрассудки и границы рабства и с достоинством предстать пред своим сыном и сказать ему: «Ты не будешь изменником человечеству».

Что может быть ужаснее для матери, как потерять священное право спасать своего ребенка? Что может так ослабить чувство сыновней любви, что юноша преступает заветы матери только для того, чтобы стать молодым человеком!

Если наука, когда она ограничивалась только изучением внешних причин заболеваемости и вырождения и устанавливала законы гигиены, т. е. охраняла физическую жизнь, внесла так много положительного в область морали, насколько больше можно ожидать для морального возрождения от науки, если она обратит свое внимание на охрану внутренней жизни человека. И если первая часть науки, исследующая истину, помогла проведению в жизнь здоровых принципов, то можно предполагать, что ее продолжение, поскольку работа будет сопровождаться той же преданностью и точностью, сумеет заполнить те «моральные пустоты», которые еще имеются в современной цивилизации. Это, по-моему, наиболее ясный и прямой ответ всем тем, кто спрашивает, чего можно ожидать в области морали от нового поколения, к которому применяется слишком положительный метод воспитания.

Если экспериментальная медицина при изучении причин заболеваемости пришла к разрешению проблем здоровья, то ясно, что экспериментальная наука, занятая изучением психических активностей нормального человека, должна привести к открытию высших законов жизни и здоровья человека. Эта наука еще не совсем установилась и еще ждет своих исследователей. Но если медицина положила начало всеобщей гигиене, дающей человечеству руководящие принципы физической жизни, то из этой новой науки должна вырасти гигиена моральной жизни человека.

И если экспериментальная медицина возникла в больницах, где были собраны больные для излечения с помощью опыта, то новая наука должна направить свои исследования и поставить свои опыты в школах, т. е. там, где собраны дети для их социального воспитания и проводятся практические задачи воспитания. <…>

…Очень вероятно, что если наука установит, что душа так же бренна, как и тело, так же подвержена болезням и смерти, так же имеет свои законы здоровья, то надо будет безгранично увеличивать средства, направленные для сохранения и укрепления этих драгоценных жизненных сил. В то же время современная медицина должна будет изучать таинственный источник, откуда вытекают жизненные силы, как когда-то вопрос об иммунитете.

Тогда жизнь и мораль будут одним нераздельным целым.

Посмотрим теперь на малышей 2,5–3-х лет; они трогают все, что попадает им в руки, но, видимо, некоторые предметы предпочитают – самые простые вещи, как, например, четырехугольный блокнот, квадратную чернильницу, круглый и блестящий колокольчик. Все это – вещи, которые для них не предназначены. Тогда появляется мать и оттаскивает ребенка прочь, полуласково она слегка ударяет его по ручкам и покрикивает: «Не трогай, скверный мальчишка!»

Однажды мне пришлось присутствовать при одной из семейных сцен, которые большей частью проходят незамеченными. Отец, врач, сидел за письменным столом, у матери на руках был малюсенький ребенок, протягивающий ручонки за всеми вещами, разбросанными на столе. «Этот ребенок, – сказал доктор, – совершенно неисправим, хотя он еще совсем крошка. Как мы с матерью ни стараемся отучить его от дурной привычки трогать мои вещи, мы ничего не можем добиться». «Нехороший, нехороший мальчишка», – приговаривала мать, крепко держа маленькие ручки, а ребенок кричал и размахивал ножками, стараясь дать пинка.

Когда детям по 3–4 года, борьба усиливается: дети хотят что-нибудь делать. Кто их внимательно наблюдал, отмечает, что у детей появляются определенные тенденции. Им хочется подражать тому, что делает мать, если она хозяйка дома. Они охотно бегут за матерью в кухню: им хочется принять участие в ее работе, трогать ее вещи, они пробуют месить тесто, варить, мыть кастрюли, мести пол. Мать видит в этом помеху, не перестает повторять: «Оставь, не надоедай, уходи». Тогда ребенок раздражается, бросается на землю, стучит ногами. Но потом потихоньку снова начинает делать все, что может, старается, чтобы его не видели, спешит и портит работу; вместо того, чтобы вымыть посуду, сам обливается, старается сделать контрабандой соус и пачкает пол. Отчаяние матери, крики и упреки усиливаются; ребенок отвечает на это капризами, плачет, но непременно начинает все снова.